Политзаключенный Сергей пережил четыре года колонии, но на воле продержался только два месяца и вынужденно покинул Беларусь. Яна тоже не смогла остаться на родине после освобождения, потому что боялась повторного ареста. Александр, пройдя колонию и принудительное психиатрическое лечение, на свободе вынужден ежемесячно посещать психиатра и не может выехать из страны.
Настоящее Время поговорило с политзаключенными об их опыте несвободы и о том, как после освобождения их продолжили преследовать и контролировать власти Беларуси.
"Террористам" не открывают банковских карт, поэтому на работу не устроиться"
Сергея Коршуна арестовали еще до президентских выборов, в июле 2020-го. На свободу он вышел ровно через четыре года – летом 2024-го.
Сергей – бывший силовик, он служил в МВД с 2001-го по 2011 год. После увольнения работал в сфере торговли.
"C 2019 года я стал следить за репортажами Сергея Тихановского, а в 2020 году встретился с ним в Минске. Тогда я познакомился с другими людьми, мы решили создать канал "Армия с народом", чтобы объединить бывших и действующих сотрудников силовых ведомств для оказания помощи задержанным, обеспечения безопасности известных личностей. В чате были высокопоставленные военные. Очень поздно мы узнали, что среди нас находились завербованные ГУБОП люди. Сдал нас тот, на кого мы не могли и подумать".
Сначала Сергея Коршуна обвинили по статье 342 УК Беларуси ("Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок") после задержания Сергея Тихановского на пикете по сбору подписей. Потом статью заменили на 293-ю ("Массовые беспорядки"). Суд приговорил Коршуна к четырем годам и шести месяцам лишения свободы усиленного режима, его лишили звания капитана милиции. Так он оказался в исправительной колонии № 3 в Витебской области.
"Не сломаться в колонии мне помогло то, что я поставил себе приоритет – помогать новичкам. Я приехал туда одним из первых и все познавал на собственном опыте. У меня забрали ремень, часы, кипятильник, кружку. Эти вещи потом уже, через пару месяцев, передали по почте. Жить без часов в зоне – это как на воле без телефона. Я находил старые часы (покупал за сигареты у настоящих зеков, в зоне это называется "барыжничать"). Приходит новенький, у него ничего нет, я ему: вот тебе часы, ремень, кипятильник, кружка, когда твое приедет, вернешь, другому передадим. Моя внутренняя борьба заключалась в том, чтобы показать вновь прибывшим, что они не брошены на обочину".
За годы, проведенные в колонии, Сергей 37 дней пробыл в ШИЗО – за то, что организовал "дорогу писем" на волю, использовав опыт советских политзаключенных столетней давности.
"Мои письма друзьям и тем, кто меня поддерживал, из колонии не доходили. Про "дорогу писем" я прочитал у Солженицына, где было описано, как это происходило в 30-е годы прошлого века. Осужденные писали записки с адресом родных, заворачивали в них деньги, бросали в щелочку вагона по ходу движения в надежде, что обходчик найдет и отправит это письмо. И письма доходили. Я подумал: почему бы мне не попробовать? В колонии мы отгружали поддоны, эти поддоны выезжают за пределы лагеря. Я подписал много открыток, упаковал и написал примерно такое письмо: "Уважаемый друг, если ты нашел этот сверток, брось эти открытки в ближайший почтовый ящик в твоем городе. Я не могу отправлять письма своим друзьям, потому что мне это запрещено. Я верю, что ты честный порядочный человек…" И мои письма дошли! И доходили еще несколько раз. Когда это вскрылось, меня отправили в ШИЗО".
Условия в ШИЗО его поразили.
"Когда отсидел в ШИЗО, я опять пошел в библиотеку, взял том Солженицына, там был доклад Абакумова Сталину, где описывался штрафной изолятор: прикрученная табуретка, прикрученный стол, пристегивающаяся нара, отсутствие отопления. Все точь-в-точь, ничего не поменялось. Поменялось только, что кормить стали. Страшно, что не знаешь, когда оттуда выйдешь. Там очень холодно. Главное было – взять робу на несколько размеров больше, чтобы можно было укрыться с головой и дышать на себя. За ночь из-за холода можешь сходить в туалет раз десять".
По словам Сергея Коршуна, после освобождения он собирался наладить быт, найти работу и жить в Беларуси. Но освободился он в статусе "террориста" и попал под превентивный надзор, что сделало жизнь невыносимой.
"В 2022 году КГБ внес меня в список лиц, "причастных к террористической деятельности". За что, точно не знаю. Телеграм-канал "Армия с народом" признали террористической организацией, возможно, соответственно, и меня. После освобождения я пошел в свой банк, хотел снять деньги, чтобы жить. В банке мне ответили, что счета заблокированы, ничего выдать не могут. Также мне нельзя открыть банковскую карточку. А без этого на работу не устроиться. Я стал выяснять, как мне этот статус снять. Написал заявление в КГБ, он переслал его в МВД, в итоге заявление попало к участковому инспектору, который ничего не знает и не решает. Приведу пример. Прихожу как-то отмечаться в милицию, а меня без предупреждения отправляют на принудительные работы – убирать листья в парке с алкоголиками. Приходит довольный милиционер: "Я договорился, вас всех устроим в "Зеленстрой". Меня сотрудница спрашивает: "Вы согласны?" Я: "Конечно! Но у меня один вопрос: деньги наличными вы сможете выдавать?" Женщина смотрит на милиционера – мол, кто это? Тот: "Он БЧБ". Она: "Ты что, хочешь, чтобы меня уволили?!" В Беларуси есть негласная установка: осужденных по политическим статьям нельзя оформлять на госпредприятия".
За то, что он никак не мог устроиться на работу, Сергею ужесточили превентивный надзор.
"Превентивный надзор подразумевает, что нужно находиться дома с 22:00 до 6 утра, запрещено покидать Минск без согласования с органами, посещать массовые мероприятия, два раза в месяц надо отмечаться в милиции. Это было еще сносно. Но спустя месяц меня вызывают и спрашивают: "Когда ты устроишься на работу?" Я им снова рассказываю, что не могу оформить банковскую карточку. "Нас не волнует – должен". И поставили условие: пока не устроюсь на работу, я должен отмечаться у них каждый день. Суд, который изменял условия превентивного надзора, прошел без меня, потому что я не получил повестки. Я понял, что это все. Было ощущение, словно я и не покидал тюрьму. Последней каплей стало то, что в милиции составили фальшивый рапорт: якобы меня не было дома в нужное время. Хотя я был. Предупредили: еще две бумаги, и все – обратно в лагерь".
Сергей не стал дожидаться исполнения этой угрозы и через два месяца после освобождения уехал из Беларуси. Сейчас он живет за границей.
"Глаза все опускают, когда видят меня"
Александра (имя изменено) в 2021 году осудили на год колонии за оскорбление президента Беларуси. Когда срок подходил к концу, как следует из документов (копии есть в распоряжении редакции), на него завели новое уголовное дело – за злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения (ст. 411 УК РБ). Злостное неповиновение выражалось в том, что Александр "был с небритым лицом", "находился в камере в не застегнутой на пуговицы куртке", "отказывался от уборки". Александр рассказал, что за эти нарушения его не только обвинили в новом преступлении, но и жестоко избили:
"Меня положили на бетонную плитку, сзади с наручниками, и 10 сотрудников одновременно били дубинками по спине и по пяткам. Боль такая, что ощущение, что ты загораешься. Я думал, что откушу себе губу. Кал начинает выходить непроизвольно от такой боли".
Как следует из протокола суда, "после совершения этих преступлений он заболел психическим заболеванием". Александра отправили на принудительное лечение в психиатрический стационар с усиленным наблюдением, потом наказание заменили на психиатрический стационар с обычным режимом. Сейчас Александр уже второй год на свободе, под наблюдением.
"Каждый месяц хожу к психиатру. Я должен пить таблетки. Я отказываюсь их принимать. Психиатр мне иногда говорит: "Если бы я захотел, вы бы обратно были там, потому что не пьете лекарства". Но это мое право – пить не пить".
После освобождения Александр узнал, что он невыездной из Беларуси, а кроме того, занесен в базу людей, которым запрещено водить автомобиль по медицинским показаниям.
Его дети и другие члены семьи давно уехали за границу, опасаясь репрессий. Сам Александр говорит, что даже если бы ему разрешили выезд, пока он не готов воспользоваться этой возможностью.
"Что я там буду делать? Только поехать в Украину помогать. Там недавно погиб мой друг, который отсидел после 2020-го и уехал в Украину. Что я оттуда [из эмиграции] сделаю? А тут я живу. И все знают мою позицию. И глаза они все опускают, когда видят меня. С 2000 года мой "дзот" тут стоит".
На прошедшие в январе 2025 года президентские выборы, которые Европарламент призвал оценивать как "фиктивные" из-за продолжающихся в стране репрессий против инакомыслящих, Александр не ходил. И спрашивал знакомых, зачем они в этом участвовали:
"Спрашиваю приятеля: ты на выборах был? Отвечает: был. На досрочное голосование ходил. Зачем пошел? А как не пойти? Будут же потом спрашивать, чего не пришел. Они же по паспортам смотрят. Другие тоже говорят, что были на выборах, потому что "председатель сельсовета позвонил". Почему я держусь, почему меня не сломали? А как можно сломать здравый смысл?"
"Было постоянное ощущение, что могут арестовать снова"
Ветеринар Яна Журавлева за участие в протестных маршах отсидела в СИЗО и колонии три года, освободилась летом 2024-го. В Беларуси на воле прожила всего четыре дня, после чего уехала.
"На это решение повлияло то, что я следила за новостями, пока находилась в заключении. У меня создалось впечатление, что наша колония – это миниатюра Беларуси. В колонии все менялось в худшую сторону: то, что изначально было можно, подпадало под запрет. То же самое происходит и на воле. А как жить, когда ничего нельзя? Мало отсидеть в тюрьме, так ты еще должна потом ходить отмечаться в милицию. А учитывая, за что мы сидели, думаю, понятен наш страх ходить туда: не будет ли что-то в этот раз? Коль они могут все себе позволить, а мы ничего".
После освобождения Яна успела отметиться в своем РУВД, где ее, как и Сергея, поторапливали с трудоустройством.
"Уставшая женщина перечислила мне мои обязанности, в том числе устроиться на работу. У меня были открыты пути к работе. Но меня волновало, а не подставят ли себя те белорусы, которые решат взять меня на работу с этой судимостью? Да, я вышла из колонии без статуса "террориста" и могла открыть счет в банке. Но до какого момента? Я была на зоне и видела, как все постепенно запрещали. Того же можно ожидать на воле. Сегодня я могу открыть счет в банке и работать, а завтра скажут: таких ребяток мы больше не берем. Или просто придут и что-нибудь прикрепят тебе, чтоб снова посадить. Было постоянное ощущение, что могут арестовать снова. Поэтому мне не оставили выбора, кроме как уехать из страны".
У Яны не было запрета на выезд. Она покинула Беларусь.
"У нас нет эффективных инструментов по защите, но важно все документировать"
Правозащитник "Вясны" Леонид Судаленко сам прошел через белорусскую тюрьму: его арестовали в январе 2021 года. Летом 2023-го он вышел на свободу. Судаленко говорит, что превентивный надзор, о котором рассказывают собеседники, не должны применять к "политическим", чье уголовное дело не считается тяжким. Но в этих случаях человека ставят на профилактический учет, а меры принимают почти такие же строгие: постоянные проверки, запреты на выезд и так далее. Так было и с самим правозащитникам:
"Я был осужден к трем годам лишения свободы по двум частям 342-й статьи УК, так называемой "народной" ("Организация и финансирование протестов"), которые относятся к менее тяжкому и не представляющему большой общественной опасности преступлению. Закон не допускает по данной категории дел применение превентивного надзора. Тем не менее после освобождения и постановки на учет уголовно-исполнительная инспекция предъявила ряд требований, которые я был обязан выполнять в течение срока погашения судимости. Мне был запрещен выезд не только из страны, а даже из города. Еженедельно по воскресеньям я был обязан являться в инспекцию на профилактические мероприятия, например просмотр патриотических фильмов. Ежедневно по два раза ко мне домой в любое время суток являлись сотрудники инспекции и под запись включенного видеорегистратора вынуждали подписываться в документе о местонахождении".
За нарушение этих требований Судаленко грозили административные санкции: денежный штраф до 100 базовых величин (около 1200 евро) либо административный арест до 15 суток.
"Являясь специалистом в области права, я понимал неправомерность наложенных ограничений, подал жалобу, на что мне ответили, что решением начальника районной милиции вы поставлены на профилактический учет. Такой вид учета предусмотрен законом "Об основах деятельности по профилактике правонарушений", в том числе и для лиц, отбывших наказание. Но закон требует ознакомления с принятым решением – в моем случае это не было выполнено. Мне не была выдана копия мотивированного решения, только после чего оно вступает в силу. Да и наложенные ограничения явно выходили за рамки законодательных".
Выходит за рамки закона и широкое применение списков "террористов" и "экстремистов", говорит Судаленко. Оспорить это сейчас не удается, но все нарушения важно документировать, говорит правозащитник:
"Внесение личных данных граждан в так называемые базы террористов или экстремистов без надлежащей судебной проверки оснований справедливым судом – правовой беспредел. Например, мои личные данные внесены в утвержденные правительством Беларуси "экстремистские списки", и я сегодня ничего не могу с этим поделать! Когда в стране "не до законов" (собеседник отсылает к сказанной Александром Лукашенко фразе "Иногда не до законов" в выступлении перед белорусскими прокурорами в сентябре 2020 года – НВ) и фактически действует необъявленное чрезвычайное положение, когда в отношении части населения произвольно применяются ограничения – в нашем распоряжении нет эффективных инструментов по защите своих прав. Главное, что жертвы политических репрессий должны знать и делать сегодня, – это документировать происходящее, чтобы ни один исполнитель впоследствии не смог уйти от ответственности".
Законы, негласные запреты и злоупотребления во время надзора
То, как устроены ограничения после выхода из колонии или тюрьмы, регулируется в Беларуси несколькими законами, в том числе Уголовным кодексом, законом "О противодействии экстремизму" и "О порядке выезда из Республики Беларусь и въезда в Республику Беларусь".
Согласно статье 80 УК Беларуси, надзор должен устанавливать суд, он же налагает ограничения из списка – не любые, а только те, что перечислены в статье. Так, например, привлечения освобожденных к принудительному труду в этом списке нет.
"В частности, в требования превентивного надзора входит обязанность не посещать определенные места; не покидать свое жилище в определенное время суток; не выезжать за пределы района (города) по служебным и личным делам без согласия органа внутренних дел; не выезжать за пределы Республики Беларусь. Прописана обязанность поступить на работу или учебу, – перечисляет Леонид Судаленко. – Данный перечень ограничений исчерпывающий и не подлежит расширительному толкованию. Привлечение таких лиц к принудительному труду в любом его проявлении не предусмотрено законом, следовательно, является произвольным".
Запрет на работу в госучреждениях для "политических" – это тоже негласная установка, а не требование закона, говорит правозащитник:
"В законе "О противодействии экстремизму" (статья 18) изложен исчерпывающий перечень ограничений для граждан, совершивших так называемые преступления экстремистской направленности. В частности, до погашения или снятия судимости и в течение пяти лет после им запрещается заниматься педагогической и издательской деятельностью, а также занимать государственные должности, проходить военную службу. Данные требования исчерпывающие, не подлежат расширительному толкованию. Работодатель за необоснованный отказ в заключении трудового договора может быть привлечен к административной или уголовной ответственности. По статье 199 УК Беларуси за такие действия установлена ответственность до трех лет лишения свободы, по статье 10.12 административного кодекса – до 50 базовых величин штрафа".
Ограничения на выезд могут зависеть от того, какой именно вид контроля установили над политзаключенным – превентивный надзор или профилактический учет, говорит Леонид Судаленко. Последняя форма контроля мягче и при ней можно выезжать за границу, но есть исключение – если на учет человека поставили органы государственной безопасности, а не МВД. При этом сами формулировки законов, к сожалению, часто двусмысленны и трактуются не в пользу "политических", констатирует правозащитник:
"Статьей 7 национального закона "О порядке выезда из Республики Беларусь и въезда в Республику Беларусь" установлен исчерпывающий перечень оснований для временных ограничений права на выезд из страны. Одно из самых двусмысленных – "противоречие выезда интересам национальной безопасности", что фактически можно привязать к любому освободившемуся политзаключенному. Иными словами, злоупотребление правом может вытекать из самих норм закона".
