По данным правозащитников, в Беларуси с лета 2024 года после помилования вышли на свободу 115 политзаключенных. Настоящее Время поговорило с одним из освобожденных о том, как это было, а также выяснило, на какую помощь могут рассчитывать репрессированные после выхода из белорусских колоний.
"Я думал, это очередное наказание"
Политзаключенный Егор (имя изменено) освободился после помилования 3 июля 2024 года, отбыв примерно треть срока. Он может давать интервью только анонимно, без деталей, которые могли бы его идентифицировать, поскольку получил прямую угрозу от администрации колонии:
"У меня есть опасения за ребят, которые остались в колонии. Нам, политическим, конкретно было заявлено, когда мы освобождались: не дай бог будет что-то сказано негативное о колонии – оставшимся будет очень плохо".
Егор рассказывает, что "политические" в белорусской системе исполнения наказания продолжают оставаться на особом контроле. Они носят желтую бирку как склонные к экстремизму:
"Желтая бирка – это клеймо. Про свидания с родными можно забыть. На них можно рассчитывать, если выполняешь самую тяжелую работу в зоне. Тогда к тебе меньше надуманных придирок, из-за которых можно получить нарушение и лишиться свидания. Например, когда сотрудник входит в отряд, по правилам, ты должен поздороваться и сделать полный доклад. Он может тебя перебить: "А как твоя фамилия?" Ты называешь фамилию, а он: "Почему доклад до конца не сделал?". Ты ему: "Так вы меня перебили". Он: "И что?" Все, это нарушение – лишение свидания".
"Письма доходили только от близких родственников, от друзей не передавались, – продолжает Егор. – Тебя могут вызвать в штаб, сообщить, что пришло заказное письмо, но оно уничтожено "за циничное содержание". Еще, если ты неугоден администрации или уже нечего забирать, политических сажают в ШИЗО. Тебя может остановить сотрудник и спросить: "Почему пуговицы расстегнуты?". Ты: "Все застегнуто". Он проводит по одежде и говорит: "Вот же – расстегнуты". Ты ему: "Это вы только что сделали", он: "Ты еще пререкаешься!". Нарушение. В ШИЗО можно попасть, если ведешь неправильные разговоры или поговорил, с кем не нужно. Когда "желтые" собирались больше трех, это уже вызывало подозрение. В разговоре кто-то сказал, к примеру, фамилию, похожую на "Тихановский", – этого достаточно, чтобы попасть в штрафной изолятор".
Новость о помиловании для Егора стала полной неожиданностью: "За дней десять до помилования мне сказали срочно явиться в штаб. Я подумал, что будет очередное наказание. В штабе сидел один сотрудник, он протягивает мне документ – с пол-абзаца текста – и говорит: если хочешь домой, подписывай, ничего не могу обещать, но, может, выйдешь по помилованию. Никакой комиссии не было. Все было очень скромно, без пафоса и пышных слов. Я спросил, на каких условиях помилование, он сказал: без условий. Я подписал и стал ждать".
Принуждения к подписанию прошения о помиловании или наказания за отказ подписывать Егор не видел в своей колонии в тот период. Ему известно как минимум еще о двух помилованных в тот же день политзаключенных.
Так же неожиданно его и освободили:
"Утром приходит сотрудник в столовую, командует: "Ни с кем не разговариваешь, встаешь, идешь со мной" – и сообщает о помиловании. Я попросил его дать мне вернуться, попрощаться с ребятами. Мне ответили, что я с утра официально не заключенный и поэтому мне запрещено находиться с другими заключенными. Меня изолировали от них в ШИЗО, пока все оформляли".
После освобождения Егор встал на учет в милицию:
"Мне нужно было приходить отмечаться раз в неделю. Судимость с меня не снята в течение двух лет. Вычеркнут ли я из списка экстремистов – не знаю".
По словам Егора, никаких намеков на то, как поступать – оставаться в стране или уезжать – ему никто не делал, особого контроля над собой тоже он не ощущал. Но он все же решил уехать из Беларуси:
"Было постоянное чувство тревоги, не покидало ощущение – "а вдруг снова". Я был в постоянном опасении за себя и родственников, что их может задеть рикошетом. Я понимал, что жить в этом состоянии не смогу, так можно сойти с ума. Я выехал свободно, просто сел и поехал. Знаю от других политзаключенных, что они сообщали инспекторам, что собираются уезжать за границу, и им говорили: "Езжайте". Я думаю, сотрудники уверены, что дали нам понять: если вы сделаете там или тут что-то – свое получите, вы уже наученные".
Сейчас Егор в Польше. Рассказывает, что в неволе у него ухудшилось зрение. Общую физическую форму он старался поддерживать вопреки запретам:
"В колонии мы действовали по принципу: нам пытаются максимально усложнить жизнь, мы пытаемся найти обходные пути. Например, политическим нельзя было ходить в спортзал, но мы находили возможности заниматься самостоятельно. Это помогало переносить тяжелую работу. Поэтому спину не сорвал".
"Что касается последствий для психики, я пока не обращался к психологу, – говорит Егор. – Люди говорят, что я подавляю в себе травму, активно решая бытовые проблемы. Но мне проще погрузиться во что-то внешнее, чтобы изнутри меня это не съедало. Я стараюсь все плохое отгонять. Вспоминаю только хорошее, своих пацанов, с которыми мы боролись с маразмом системы в ежедневных пустяках".
На новом месте политзаключенный обустраивался своими силами. Самостоятельно помощи не искал, так как практически сразу после освобождения на него вышли сотрудники правозащитного центра "Вясна" и профильной организации, рассказывает политзаключенный:
"Они пообещали хорошо помочь, но просили подождать пару месяцев. Я отношусь к этому спокойно, жду своей очереди, так как понимаю, что есть другие политзаключенные. Людям, которые вышли из колоний, необходима финансовая, медицинская, психологическая помощь, поддержка по сопровождению. Они растеряны: не знают, что делать в Беларуси, где им сложно будет вернуться на работу или найти новую, сложно получить помощь извне, так как это опасно. Но боятся и уезжать, так как не уверены, что тут им помогут и они смогут адаптироваться. Еще я слышал от знакомых, что сложно получить помощь, если нет статуса политзаключенного, хотя люди уехали из Беларуси, потому что там против них завели уголовные дела по протестным статьям".
На момент написания статьи Егор сообщил, что уже получил финансовую помощь, которая позволит ему несколько месяцев арендовать жилье.
"Когда не можешь справиться с насильником, это нормальный способ"
Помилование осужденных по статьям, связанных с протестами 2020 года, освещалось в пропагандистских медиа Беларуси: у нескольких помилованных государственные телеканалы и агентства взяли интервью, в которых людям пришлось говорить о раскаянии, признании вины и о "мудрости Александра Лукашенко". Тех, кому не пришлось каяться публично, также обязывали подписать прошение о помиловании с письменным признанием вины. Психологи констатируют, что эта процедура при внутреннем несогласии с ней может вызывать у освобожденных людей чувство вины, мысли о собственной слабости.
Настоящее Время спросило психотерапевта о природе этого чувства и о том, как с этим справиться. Специалистка согласилась прокомментировать это анонимно, так как опасается давления на близких: "Над моими знакомыми в Беларуси идет суд, и я опасаюсь, что силовики могут манипулировать, скажут им: вот ваша знакомая рекомендует или не рекомендует подписывать помилование".
Говоря о том, как справляться с чувством вины, психотерапевт предлагает сначала разобраться во внутренней мотивации:
"Люди пишут прошение о помиловании по разным мотивам. Есть те, кто понял, что им невыносимо, они хотят спасти свою жизнь, хотят вернуться к семье.
В этом случае нужно определить, кто виноват в том, что человек под давлением пишет помилование – по сути, врет. Во всех судах мира обязательства, данные под давлением, лишены силы. Виноват в такой ситуации не ты, а насильник. Это нормальная реакция на ненормальную ситуацию. Нужно понять, ради чего это было сделано, и разрешить себе это переживание. Если не удается с собой договориться, нужно работать с психотерапевтом. Человек имеет право заботиться о себе. Прошение о помиловании – это один из способов сохранить свое здоровье и жизнь для себя, близких, той же борьбы. Когда ты не можешь справиться с насильником "в лоб", это нормальный способ.
Другие люди рассматривают подписание помилования как игру с системой. "Ну ок, приму ваши условия". Это не ломка, а игра. Тогда и переживаний может не быть.
Не нужно забывать и про стокгольмский синдром. Человек может быть настолько травмирован системой, что психика изберет такой способ защиты как привязаться к мучителям, найти в них хорошие стороны, поменять свою позицию и искренне просить о помиловании. Это тоже травма. И это травматическая реакция психики в ситуации слома и отчаяния – присоединиться к сильному и таким образом выжить".
Помочь преодолеть чувство вины может действие, говорит психотерапевт: "Если есть вина за якобы "предательство" – что вот я вышел, а остальные сидят – может помочь действие: сохранить в себе идею, веру, помогать заключенным любыми способами, если вы сами уже в безопасности".
Собеседница Настоящего Времени подчеркивает, что на степень этого ложного чувства вины может сильно влиять реакция окружения:
"Кто-то понимает все эти мотивации, а кто-то воспринимает это как предательство: "ты должен быть в белом плаще до самого конца". Для таких людей любое отступление как будто отдаляет победу над режимом. Мол, мы все должны быть, как Марат Казей (белорусский подросток-партизан, погибший в бою с немецкими войсками в годы Второй Мировой войны и получивший посмертно звание пионера-героя – НВ), и ты тоже. Но быть героями – не обязанность, а выбор. У всех есть свои пределы".
"Мы получаем десять заявок в неделю на эвакуацию из Беларуси"
На какую помощь может рассчитывать репрессированный, вышедший из белорусской колонии, Настоящее Время спросило представителя службы "Быстрая гуманитарная помощь" и главу фонда солидарности BYSOL Андрея Стрижака. Как рассказал собеседник, программу реализуют четыре организации: BYSOL, BYHELP, Краіна для жыцця и Dissidentby. Они объединились, чтобы сделать помощь пострадавшим от политических репрессий системной. Ежедневно к ним поступает две-три заявки.
"На практике помощь выглядит так: когда человек вышел из тюрьмы и обращается к нам, мы можем достаточно быстро выплатить ему разовую финансовую помощь, сегодня это 500 евро, – рассказывает Андрей Стрижак. – Надеемся, что появятся ресурсы повысить эту выплату до 1000 евро. Эти надежды мы связываем с появлением в апреле этого года норвежского Международного гуманитарного фонда помощи репрессированным, куда будут поступать донаты из Швеции и Норвегии. Помимо разовой выплаты, для человека открывается опция персонального сбора, когда средства собираются благодаря обычным людям".
Второе направление помощи – медицинское:
"Человек может обратиться в BYHELP, и ему помогут пройти медицинский чек-ап организма и получить ресурс на лечение. Это как минимум санаторий, максимум – курс лечения, в том числе и протезирование зубов. Ранее протезирование не входило в пакет помощи, так как это считалось эстетической медициной. Сегодня в некоторых случаях есть возможность проводить хирургические операции. Мы все чаще сталкиваемся с тем, что в тюрьмах развивается хроническое воспаление суставов, которое приводит к их разрушению. Люди просто не могут ходить. Литва и Польша дают дополнительную медицинскую страховку тем, кто подается на международную защиту или беженство, большая часть суммы покрывается этими государствами, но сам сустав, как правило, [нужно протезировать] за счет человека. И тогда BYHELP закрывает это за счет медицинской программы, или персональным сбором, или комбинацией того и другого".
Объем медицинской помощи определяется исходя из степени вреда здоровью, уточняет Андрей Стрижак: "По каждому кейсу решение принимается индивидуально. Самое сложное в работе – определить, является ли какое-то заболевание следствием нахождения в тюрьме. Эту экспертизу проводят волонтеры-медики. Отдельно стоит ментальное здоровье. Сегодня возможны десять сессий психотерапии совместно с международным проектом кризисной помощи "Феникс". Но если мы видим, что есть ситуация глубокого вмешательства и нужна реабилитация, мы ищем дополнительные возможности в виде сбора".
Есть люди, которые могут получить дополнительную поддержку, говорит эксперт: "Правозащитники, политические активисты, журналисты, священники, ЛГБТ-активисты, люди, которые вышли из системы и передали важные сведения, имеют дополнительные опции, потому что есть специальные фонды для этих категорий. Мы с ним в контакте".
Несмотря на то, что помогать людям, остающимся в Беларуси, все труднее (в начале 2024 года Настоящее Время рассказывало о преследовании тех, кто получает помощь), правозащитные инициативы находят способы это делать. Для тех, кто продолжает отбывать свой срок за убеждения, у Dissidentby есть программа поддержки передачами, а у фонда "Краіна для жыцця" ("Страна для жизни") – программа "Друг семьи", которая соединяет тех, кто хочет помочь конкретным семьям.
"Несмотря на все препятствия, которые чинит режим, у нас остается возможность для транспортирования денег в Беларуси и реализации помощи внутри страны", – говорит Андрей Стрижак.
Он признает, что имеющиеся у фондов средства не покрывают 100% потребностей политзаключенных и людей, попавших под политическое преследование: "Но это объективные ресурсы, которые мы можем сегодня аккумулировать благодаря донатам, донорской и институциональной поддержке".
В год BYSOL собирает на эти цели чуть более двух миллионов евро, уточняет он.
Дополнительным источником помощи стали средства, собранные на онлайн-марафоне солидарности, который удалось организовать в июле 2023 года по инициативе Ольги Горбуновой, представительницы Объединенного переходного кабинета по социальной политике. На марафоне собрали более 550 тысяч евро – 100 тысяч евро получил BYSOL.
"Эти средства мы выплатили 200 семьям, по 500 евро наших стандартных одноразовых выплат", – говорит Стрижак.
Он рассказывает, кто и с какими запросами обращается в их "Быструю гуманитарную помощь": "Заявки на персональные сборы – в среднем 300 в год, на эвакуацию из Беларуси – 10 заявок в неделю (одна заявка может включать более одного человека, например, семью), из них до выезда доходит приблизительно половина. Обращений от политзаключенных, вышедших на волю, – 30 заявок в месяц".
Эксперт допускает, что это далеко не все нуждающиеся, потому что люди могут не знать, что помощь вообще оказывают и что за ней можно обратиться:
"Масштабы репрессий огромны, некоторые люди не знают про гражданское общество вообще, так как никогда не варились в этом пузыре. Особенно это касается людей, которых стали сажать за комментарии. Мы стараемся, чтобы про нас знали, но я не питаю иллюзий, что информация доходит до всех. Осведомленных, может, 50%, а то и 30%".
Противостояние с режимом Лукашенко Андрей Стрижак называет "стратегическим": белорусские власти преследуют за донаты и другие проявления солидарности, а гражданское общество продолжает объединяться и помогать.
"Самоцель нашей деятельности – формирование у людей культуры благотворительности и солидарности. Когда ты задонатил 5-10 евро и потом увидел, что получилось помочь людям, ты уже больше ангажирован в этот процесс. Это участие формирует у людей привычку, общество становится более устойчивым. Но государство преследует за донаты и всяческую солидарность, все делает для атомизации общества, а мы – для консолидации. Это наше главное стратегическое противостояние".
Стрижак говорит, что общее число желающих помогать растет, но угроза репрессий замедляет этот рост. Люди с белорусскими паспортами не чувствуют себя в безопасности и за границей:
"Мы фиксируем рост количества людей, которые донатят, в этом году закончим, думаю, с 10-процентным приростом. Сейчас это 23 тысячи человек в год, только у BYSOL. Таких людей могло бы быть больше, но они боятся, так как в Беларуси остались родные, имущество. Власть дотянулась и за границу: люди уже на акции приходят в масках, очках, чтоб их не опознали".
Информацию о помощи репрессированным можно найти на сайте Светланы Тихановской в разделе "Помощь". Также в этом году заработала служба "Одно Окно" – информационно-консультационная платформа, где представители переходного кабинета Тихановской собрали информацию о разных видах помощи людям, пострадавшим от репрессий в Беларуси.
