Центр для арестованных в деревне Сахарово в Новой Москве (ЦВСИГ – центр временного содержания иностранных граждан), несколько дней назад попавший в новости из-за очереди автозаков и переполненных камер, в ночь на 10 февраля выставил блокпост "для пресечения беспорядков". Сотрудники МВД отогнали от входа все машины, включая авто адвокатов и волонтеров. На практике это означало, что освобождающимся ночью людям приходится в темноте и с разряженным телефоном идти неизвестно куда, пока их кто-нибудь не встретит.
Корреспондентка Настоящего Времени поговорила с теми, кто оказался в ЦВСИГ после протестов в Москве и теперь выходит из Сахарова: о задержании, бытовых условиях, реакции сотрудников на попытки арестованных отстаивать свои права и организованных в камерах лекториях.
Василий, 23 года. "Все три корпуса гремели и звенели в знак протеста"
Василия Недопекина задержали 23 января на Пушкинской площади в Москве. Он говорит, что уже давно "переболел протестом", а на митинг пришел в качестве блогера, чтобы сделать фото и видеорепортаж: "Беспристрастно понять, что происходит на улице". Вместе с Василием был его 18-летний брат, их вдвоем посадили в автозак еще до начала протестной акции, как только они пришли на площадь.
Молодых людей арестовали на 15 суток за повторное участие в несанкционированных акциях в течение года (ч. 8 ст. 20.2 КоАП) – хотя на Василия последний раз составляли протокол за участие еще в августе 2019 года, а на его брата – в июне 2018-го.
Брат Василия был одним из первых, кого повезли в ЦВСИГ в Сахарово, когда места в московских спецприемниках закончились.
"Он говорил, что их жестко привозили и выводили из автозака. Облокачивали, ноги раздвигали люди в масках и с дубинками, психологически давили. Со мной было все спокойнее (Василий приехал в Сахарово на несколько дней позже – НВ). Но нас, конечно, начали пугать сразу, что все личные вещи заберут, что, кроме симки, у нас ничего не будет, сигареты будет выдавать охранник только на прогулке".
Василий вспоминает, как в первый день сотрудники центра объявляли отбой: "Шли, вырубали свет, стучали ключами по камерам, кричали, как в колонии, на весь коридор: "Всем спать!". Со временем в ЦВСИГ поняли, что многие люди попали сюда случайно, что собралась "интеллигенция", как говорит Василий, – и отношение смягчилось.
"Но некоторые ограничения были. Не давали в бутылку кипятка, только три раза [в день наливали] в обычную чашку. Приходилось наливать воду из крана и ставить на батарею. Жалобы вообще не принимали. Мы писали, что жестко топят батареи. Окна не открывались, была духота, и воздух высушивался. Лампа дневного света сильно била в глаза ночью, из-за чего невозможно было спать, приходилось идти в медсанчасть и просить таблетки от бессонницы".
Василий говорит, что обеды, в принципе, были съедобные, но холодные. И чем больше с каждым днем привозили людей в ЦВСИГ, тем меньше становились порции. В этом случае помогали передачи.
"Жалко тех людей, у которых родственники в другом городе: они никого не знают в Москве и случайно были задержаны, вот им тяжко было. Но у нас была всеобщая солидарность, мы друг другу помогали, – делится Василий. – С двумя камерами мы могли переговариваться через вентиляцию, в одну из них заселили девочек. Мы их "грели", то есть вкусности отправляли, книжки – баловали, короче, чтобы они не унывали".
Молодой человек рассказывает, что принял участие в "бунте". В первые дни на весь ЦВСИГ выдавали один кнопочный телефон: арестованные должны были звонить по очереди, и многие просто не успевали этого сделать. Жалобы не принимали, людей никто не слушал, поэтому на прогулке арестованные договорились между собой в один день начать стучать в окна и двери.
"Когда мы начали, все остальные подхватили, все три корпуса звенели, гремели в знак протеста, что отняли личные телефоны. Сотрудники никак не отреагировали, им вообще по боку было". Но ситуация изменилась, и кнопочные телефоны стали выдавать всем.
Были и другие моменты сопротивления. Василий рассказывает, как однажды решил выйти из камеры и налить себе кипяток из кулера. "Морду кирпичом, прошел мимо них. Стоял и наливал, а один из сотрудник встал около и начал говорить: "Это тебе не курорт, не санаторий. Че ты тут нарушаешь режим? Я тебя сейчас вообще в карцер посажу". Я подумал, что это все балабольство".
Василий рассказывает, что все свои дни арестованные проводили в камерах, еду им выдавали через "кормушку" – отверстие в двери, – а на прогулку выводили не по расписанию, а по желанию сотрудников ЦВСИГ. По правилам распорядка центра арестованных должны были выводить в душ раз в три дня, но в реальности получалось один раз в неделю.
"Когда мы только заехали, мы попросили дать нам распорядок пребывания. Сотрудники сказали, что распорядка нет, они сами нарушают чуть-чуть. Они могли спокойно в 4 часа дня принести обед. Мой брат жаловался, что в 4 утра принесли телефон и сказали: "Ну вы ж хотели позвонить? Звоните!" Вроде как не били, но все это в комплекте беспредел".
На 12-й день ареста у его брата была апелляция в Мосгорсуде. В заседании он участвовал дистанционно, из Сахарова. Ему аннулировали приговор из-за нарушения процессуальных норм и отпустили.
"У меня идентичное дело, слово в слово, но меня почему-то оставили. Я думаю, в этом лично заинтересовано начальство ОВД "Бескудниково", чтобы не было второго освободившегося человека, потому что с них потом спрашивают, почему у них неправильно составлен протокол", – полагает Василий.
В день выхода из ЦВСИГ его не выпускали несколько часов, ссылаясь на "запару", и не выдали справку, которую можно было бы предъявить на работе или учебе, чтобы объяснить, где человек находился все это время. Такую справку, по словам Василия, не выдавали вообще никому: сотрудники говорили, что у них закончились бланки.
"У нас шмона (обысков – НВ) не было, шмон начался как раз после моего освобождения. Несколько людей помещают в одиночки, грубо говоря, карцеры. Судя по всему, все это началось из-за того, что в интернет попали фото и видео из камер. А недавно я узнал, что шмоны происходят в тот момент, когда в камере нет арестованных, их специально выводят на часовую прогулку. На улице −20, их там держат, а втихаря переворачивают камеры. По законодательству хотя бы один человек должен присутствовать в камере".
ЦВСИГ Сахарово, вид из камеры. Фото: телеграм-канал "Протестный МГУ"
Свои арестные дни Василий называет "захватывающим приключением", но возвращаться в Сахарово ему бы не хотелось. Вокруг были интересные люди с активной гражданской позицией, которые не унывали и, несмотря на арест, готовы и дальше выходить на митинги, рассказывает он:
"Они абсолютно ничего не боятся. Арест только подогрел их желание внести свой вклад в прекрасную Россию будущего. Они митинги даже в самом прогулочном дворике устраивали. Это началось, когда девочек завезли, они оказались революционерками, начали водить хороводы, пели песни "Перемен", "Стены рухнут", "Это пройдет". Мы на них насмотрелись и подхватили".
Марьям, 23 года. "Надзиратель сказал, что в соседнем крыле добавили срок за политические песни"
"Кто-то открыл проход в двор, все хлынули туда, чтобы убежать от дубинок. По двору нас стали гонять, как зайцев. Сказали встать к стене и начали задерживать. Кто-то убежал через крышу, помогли жильцы. Кто-то пытался спрятать в подвале, но ОМОН все прочесал, их нашли", – Марьям рассказывает, как ее задерживали в центре Москвы 2 февраля, после замены приговора Алексею Навальному на реальный срок.
Всех повезли в ОВД "Фили-Давыдково". На выходе из автозаков задержанных начали фотографировать без согласия, обыскивать, заставляли сдавать отпечатки и психологически давили.
"Я написала в протоколе, что я член участковой комиссии с правом решающего голоса, что прокурор должен дать разрешение на мое задержание и арест. Сотрудник сказал, что он отправит меня сидеть 48 часов, пока я не напишу то, что нужно. Нам уже до этого сказали, что все, кто не признал вину и ссылался на 51 статью Конституции, как я, будут сидеть. Поэтому угроза полицейского впечатления на меня не произвела".
Задержанным не давали позвонить родным, и мама Марьям даже объявила ее в розыск. Тем временем девушка получила 5 суток. Ее отправили в Сахарово, откуда позвонить семье удалось только в предпоследний день этого срока. Арестованным выдавали кнопочный телефон, к которому не подходили их личные нано-симки из смартфонов, необходим был переходник. Со стационарных телефонов тоже не давали связаться с близкими. Марьям на четвертый день ареста получила вместе с передачей подходящую симку. Мама расплакалась, потому что не понимала, что случилось и куда пропала ее дочка.
"В Сахарове персонал был нормальный. Единственное, когда мы мылись в первый раз, мы не сразу поняли, что там идет кипяток. И мужчина заглядывал через окошко и показывал, как сделать воду попрохладнее. Было не очень приятно и не по себе, – рассказывает Марьям. – Когда мы выходили на прогулку, кричали кричалки и пели песни, нам надзиратель сказал, что в соседнем крыле добавили срок за политические песни".
Среди кричалок были популярны "Путин, старичок, выпей "Новичок" и "Свободу Навальному". Девушке казалось, что она попала в фильм: до прогулочного дворика доносился стук ложек из соседнего корпуса и мужские выкрики: "Забастовка! Голодовка!" Из чьего-то окна развевалась футболка с портретом Алексея Навального.
"Еда была жидкая, а воду наливали из ведра, в ней плавала сомнительная смесь. Но нас завалили передачами, и был выбор. Я никогда так не радовалась вишневому соку", – говорит Марьям.
Девушка признается, что предпочла бы обойтись без опыта ареста, но не жалеет, что в тот день вышла на улицу. Она была очень зла и расстроена из-за приговора Навальному, поэтому не могла сидеть дома.
"Самое раздражающее в Сахарове – это ограничение свободы. К тебе относятся как к уголовнику-рецидивисту, хотя ты не сделал ничего особенного, 31 статья Конституции гарантирует же мирное собрание граждан, – возмущается Марьям. – Сейчас мне тревожно, я плохо сплю, я в раздрае и не уверена, пойду ли еще раз на протесты. Я для себя решила, что есть другие способы: можно передавать передачи или волонтерить в "ОВД-Инфо".
Родственники арестованных в очереди на передачу возле центра в Сахарове. Фото: AP
Валентин, 43 года. "Они говорили, что мы странные: постоянно чего-то требуем"
43-летний врач Валентин днем 31 января шел на работу от метро "Электрозаводская", было около трех часов дня. В тот день акции протеста проходили в разных районах Москвы, и в какой-то момент Валентин шел параллельно с толпой митингующих. Когда он практически добрался до работы, его задержали омоновцы и отвели в автозак.
В ОВД "Братеево" Валентин провел около шести часов без оформления, потом ему предъявили обвинение в участии в протестной акции и оставили ночевать в отделении до суда. Телефоны отобрали сразу, поэтому связаться с семьей возможности не было. Адвоката Марию Эйсмонт не пустили в ОВД из-за плана "Крепость", она почти всю ночь стояла за забором и пыталась добиться встречи с задержанными.
Поспав в трехместной камере всемером на одном матрасе ("как придется, на полу, валетами"), Валентин и другие задержанные отправились в другое ОВД. Потом их просто держали на улице в автозаке. Суд начался в девять вечера и арестовал доктора на 10 суток. Не помогли ни объяснения, что он шел на работу, ни тот факт, что Валентин – единственный человек, получающий зарплату в семье с тремя детьми.
"Нам рассказывали случай, что задержали мужчину, который выходил из ТЦ с только что купленной коляской. Его жена сумела распечатать переговоры с магазином и принести свидетельство о беременности и передать своему мужу в руки эти бумаги при входе в суд, и ему присудили 10 тысяч штрафа, то есть все равно признали виновным и наказали", – рассказывает Валентин.
В Сахарове арестованные выехали в час ночи и попали в ту самую очередь из автозаков. В теплом помещении оказались только в восемь утра. Валентин попал в десятиместную камеру. Воду дали только ближе к вечеру, телефоны – через два дня.
По словам Валентина, передачи доходили не все и не полностью: он предположил, что сотрудники "подворовывают немножечко". Вместе с сокамерниками арестованный врач писал жалобы на отсутствие воды, душа, связи с внешним миром, свиданий с адвокатом и родственниками. И если бы не вода и еда снаружи, то многие в Сахарове получили бы истощение, уверен Валентин.
"У нас вроде не блокадный Ленинград, страну никто не захватил. У них же есть кухня, они могут заказать еды в два раз больше. Зачем устраивать жесть? Только постоянная долбежка жалобами и в батареи, давление адвокатов и членов ОНК заставили сотрудников на четвертый день начать работать нормально. Они говорили, что мы странные, постоянно что-то требуем, не знают, что с нами делать, и не успевают. Но, оказывается, что могут работать, если их заставить соблюдать собственные правила".
В камере была "душевная атмосфера": арестованные читали друг другу лекции по своим профессиональным темам.
Сотрудники ЦВСИГ постоянно лгали, возмущается Валентин: даже на вопрос о том, сколько времени, зачем-то отвечали неправду. Когда арестованного увозили на апелляцию в суд, сокамерники не знали, куда его забрали, было ощущение, что человек пропал.
"Когда мы уже поняли, что увозят на апелляцию, начали собирать [людям с собой] "тревожные пакетики", потому что там не кормят по 12 часов. Ни родственники не знают, когда и где судебное заседание, ни сами арестованные".
5 февраля на апелляции Валентину снизили срок с 10 суток до 6, потому что он смог доказать, что у него не было мотива участвовать в митинге и ему необходимо быть на свободе, зарабатывать деньги для семьи.
"Я первый раз попал в такое. Было неожиданно и непонятно. Явно на всех этапах осуждения присутствует предубеждение, приказ сверху, наперекор справедливости. Ладно я, может, и шел параллельно с шествием, а вот мужчина с коляской? Его-то за что? – недоумевает Валентин. – Это называется репрессии, когда наказание касается не только тех, кто нарушает, но и тех, кто вокруг случайно собрался. Мы проводили голосование и оказалось, что случайных людей в Сахарове до трети. Я не собирался ни с кем воевать, даже ничего не кричал, просто оказался не в том месте, вот и прилетело за это".