– В Москве простились с волонтером Иваном Скрипниченко, который 15 августа был избит во время дежурства на Большом Москворецком мосту, который вы именуете мостом Немцова. Ровно два с половиной года вы сталкиваетесь с серьезным противостоянием. С чем вы связываете это противостояние?
Если вы помните "Мастера и Маргариту", то там есть сцена, которая называется "Платок Фриды". Понятно, что убийство Бориса Ефимовича Немцова – это убийство политическое, резонансное. Прошел суд, стрелочники наказаны, а имена заказчиков оглашены не были.
Однако мы все понимаем, чья это рука, мы эту руку узнаем, этот почерк нам знаком. Естественно, что те, у кого рыльце в пушку, не хотят, чтобы им показывали этот "платок Фриды". Именно этим можно объяснить то, что против нашего мемориала, созданного стихийно, постоянно возникают какие-то противодействия со стороны властей. И со стороны "Гормоста", и со стороны провокаторов из разных черносотенных организаций типа НОДа или СЕРБа.
Этим же можно объяснить, наверное, и то, что когда оппозиционные депутаты еще в 2015 году делали запрос в Мосгордуму с просьбой установить памятный знак на месте убийства на мосту, они получили отказ.
Еще год спустя было собрано более 30 тысяч подписей на имя мэра Москвы Сергея Собянина, и тоже было отказано, тоже были чисто формальные отписки.
Объясняется это именно тем, что раз на воре горит шапка.
– Григорий, вы так уверенно об этом говорите, однако же нет никаких оснований думать, что заказ поступил из Кремля. Во всяком случае, никто серьезного расследования по этому поводу не проводил – и ваша волонтерская группа в том числе. По понятным причинам – у вас нет ресурсов, естественно. Но тем не менее вы берете на себя смелость утверждать именно то, что вы утверждаете. А почему? Вы идете эмпирическим путем?
Да, я предполагаю. Взять хотя бы тот факт, что во время суда не были вызваны ни [Рамзан] Кадыров, никто, несмотря на то, что адвокат [Вадим] Прохоров хотел это сделать. А [Руслана] Геремеева вывели практически из процесса, – это говорит о том, что кому-то это выгодно.
Есть такое латинское крылатое выражение cui prodest. Вот cui prodest? Я задаюсь этим вопросом и на основании этого вопроса делаю такие предположения.
– Это довольно смелое предположение, за которое вас могут привлечь к ответственности.
У меня столько было административок за пикеты. Когда я пришел в протестное движение, у меня сложилось впечатление, что я уже, как бы это сказать, потерял страх.
– Вы пришли на мост позже, год спустя после гибели Бориса Немцова?
Почти сразу после первой годовщины. На мосту я бывал и раньше. Но я приходил как гость, среди дежурных были друзья, но сам я был их приятелем. А потом я понял: я готов тоже выйти на эту "площадь".
– Вы туда ходите как на работу…
В какой-то мере это и есть работа, только она бесплатная, за это деньги не платят. Да, собственно говоря, и не надо. Это не то что работа, это – гражданская позиция.
В какие-то более вегетарианские времена я не был так политически активен. Но когда времена становятся людоедскими, приходится "выходить на площадь". Быть ни при чем, сидеть на диване совесть не позволяет.
– Тем не менее, теплится надежда, что власти когда-нибудь прислушаются к вам и установят на Москворецком мосту хотя бы памятную табличку? Или это выхлоп в воздух?
Я уверен, интуиция мне подсказывает, что рано или поздно это будет сделано. Точно так же, как стоит на пересечении Нового Арбата и Садового кольца стела в честь погибших в туннеле мальчиков, которые защищали Белый дом в августе 1991 года, точно так же, как на Лесной улице в лифте была убита журналистка Анна Политковская, тоже висит мемориальная доска, где сказано, что в этом доме она была убита, точно так же будет табличка на Большом Москворецком, который сейчас в народе называется Немцов мост.
Но когда это произойдет, трудно прогнозировать. Вангой мне быть трудно.
– Но вы прекрасно понимаете, что и стела в память погибших молодых людей в августе 1991 года, и доска в память Анны Политковской и многих других установлены людьми, которые имеют хоть какие-то ресурсы. У вас таких ресурсов нет – ни политических, ни тем более материальных.
Мы – люди небогатые. Нас человек 30 с небольшим активных дежурных, и плюс еще по выходным дням выходят представители движения "Солидарность", которых тоже примерно столько же.
Но дело в том, что мы можем просить, добиваться, собрать подписи. Например, Михаил Яковлевич Шнейдер, член движения "Солидарность" и партии "Парнас", регулярно по выходным дням дежурит на мосту и собирает подписи за международное расследование убийства Немцова.
Мы же можем просто просить. Нам главное – добиться того, чтобы власти признали, что это сделать надо, потому что Борис Немцов был не Иван Иванович Иванов условный, а это политически значимая фигура в нашей новейшей истории, и я считаю, что это сделать необходимо.
– Именно потому, что значимая политическая фигура в новейшей истории, вы и встречаете это бесконечное противостояние.
Безусловно. Причем Борис Ефимович Немцов в последнее время действительно стал очень опасен для Путина, для его окружения.
– Но Путин-то с вами не согласен, он-то как раз заявлял сразу же после гибели Бориса, что тот не представлял никакой опасности для него лично и для власти вообще.
Сказать он может все что угодно. Но дело в том, что последний доклад, который Борис Ефимович не успел закончить, потом Илья Яшин и другие его соратники закончили, называется "Путин. Война".
И если вы его читали, то понимаете, что – особенно на фоне ура-патриотической эйфории по поводу Крыма и всех последующих событий на востоке Украины – доклад в плане прорыва информационной блокады вызвал эффект разорвавшейся бомбы.
– Давайте вернемся к судьбе Ивана Скрипниченко. В ваших кругах смерть Ивана уже назвали убийством. Это действительно убийство? И если это так, вы надеетесь на расследование его гибели?
Дело в том, что Иван был абсолютно здоров до инцидента, который произошел на мосту вечером 15 августа.
После того, как этот подонок его ударил по лицу и разбил ему нос, он поехал сначала в ОВД "Китай-город" писать заявление, потом снимать побои в институт скорой помощи им. Склифосовского.
Он снял побои, его выписали, а после этого начались осложнения. Когда он был в последний раз на мосту, одна наша волонтерша сделала фотографию, которая оказалась последней фотографией Ивана Скрипниченко.
Несмотря на то, что она фотографировала с дальнего ракурса, при увеличении видно, что у него очень тяжелая гематома образовалась. Вскрытия в итоге не было, уголовное дело, вроде бы, завели, но в то же время официально объявили, что якобы это несчастный случай. Но я все-таки уверен, что взаимосвязь между избиением и его внезапной смертью существует.
Он серьезно занимался боксом, как выяснилось. И сам он нашим общим друзьям волонтерам рассказывал, что просто не увернулся от удара. Если бы он находился в другой позе, он мог бы дать сдачи.
Ваня был очень здоровый парень, и было-то ему всего 36 лет. Здоровые молодые люди в 36 лет внезапно так не умирают.
– Вы сказали "этот подонок". Вы знаете, о ком говорите?
Я знаю со слов волонтера Михаила Силича, который был единственным свидетелем этого инцидента, и со слов других дежурных, которым сам Иван, светлая ему память, в подробностях это рассказывал.
15 августа было 900 дней со дня гибели [Немцова], и поэтому ближе к минуте молчания в 23 часа 31 минуту очень многие волонтеры приходили, которых не было по графику в этот день. Я вот тоже не только в свои дни прихожу. Если нахожусь где-то рядом в центре, я тоже на минуту молчания прихожу помянуть Бориса Ефимовича.
И, кстати, Иван в этот день не дежурил, он пришел, чтобы дождаться минуты молчания и потом уехать. Были и другие.
Но только Силич видел этого подонка. Он говорил, что тот был с женщиной, задавал провокационные вопросы: "Ты за что Путина не любишь, а в армии ты служил?". И женщина подначивала своего кавалера. В общем, словесная перепалка.
Таких неадекватов, недоброжелателей мы за время своих дежурств видели очень много.
– Вы же анализируете, наблюдаете за людьми, которые подходят к мемориалу. Кого больше, доброжелателей или недоброжелателей?
По моим наблюдениям, уже скоро года полтора, как я дежурю, фифти-фифти. Бывают абсолютно доброжелательные люди, некоторые, например, проходят мимо. Они даже не знали, оказывается, что здесь убили Немцова. Смотрят удивленными глазами, а потом говорят: "Где у вас тут ближайший цветочный магазин, мы хотим цветы оставить".
Бывает, абсолютно пьяные идут. Вот даже сегодня во время нашей пересменки между 6 и 7 утра, я пришел сменить дежуривших ночью волонтеров, прошел один человек, который сначала подумал, что здесь цветочный базар.
"А почем у вас букетик?". И такое не первый раз, потому что люди не знают, думают, что здесь просто продают цветы. Приходится им объяснять, что это не цветочный базар, а мемориал, место убийства.
– То есть вы еще и просветительством занимаетесь?
Да, безусловно. Так вот, несмотря на то, что это человек был сильно под шафе, он удивился, а потом: "Ой, серьезно, здесь?"
А дальше он начинает волонтерам совать деньги – на развитие. Мы, естественно, говорим: "Простите, но наличных денег мы не берем, заходите на сайт nemtsov-most.org, там есть страница, как нам помочь. У нас есть цветочный фонд со счетом, и поэтому все направляется туда. Наличных мы не берем".
– Вы почти ответили на вопрос, который я хотел вам задать: а где деньги Госдепа?
Полностью отвечаю: у нас существует два фонда. Первый – цветочный. Это тот самый счет, который указан на сайте, регулярно там есть поступления от граждан как из России, так и из-за рубежа.
Его постоянно используют после зачисток, который устраивает "Гормост", то есть когда приезжает "Гормост" со своей зондер-командой, когда происходят погромы, зачистки, естественно, мемориал становится пустой.
Вот тут как раз на следующее утро, а иногда и сразу, покупаются цветы, и опять он в том же самом виде, то есть как феникс, возродившийся из пепла.
Ну, и второй фонд – для технических нужд. Эти средства идут, например, на камеры-регистраторы, на специальную зимнюю одежду для дежурных, особенно для тех, кто дежурит ночью зимой.
На мосту температура ниже, чем в среднем по Москве, потому что это место продуваемое.
Нам нужен всякий инвентарь, скажем, секаторы для цветов, чтобы приводит цветы в порядок, обрезать стебли. Нам нужны средства на то, чтобы делать новые портреты и новые рамки.
– Но не кажется ли вам, что подобная организация, к которой вы стремитесь, выхолостит саму идею стояния на мосту? Вы пытаетесь все как-то формализовать, создать некую структуру, которая бы стала чуть ли не официальной…
Нет, ни в коем случае. Вы ошибаетесь.
– Но весь антураж, который вы только что упомянули, как раз на это и намекает.
Нет. Был даже такой случай, когда один человек нам предлагал создать что-то типа ООО или чего-то еще, чтобы нас легализовать. Но мы от этой идеи отказались, потому что мы как раз не хотим превращаться в что-то наподобие той же "Солидарности".
Движение "Немцов мост" как раз и отличается тем, что у нас принципиально нет лидера, нет председателя. У нас есть только цветочный фонд, который занимается только цветами, и у нас есть человек, которого мы голосованием избрали бухгалтером, на нужды для дежурных и инвентаря.
И все. Больше у нас нет ничего.
– Не поэтому ли вас многие ваши оппоненты обвиняют в меркантильности?
А меркантильности никакой нет, мы с этого ничего не имеем. Вообще. Даже держатель цветочного фонда и даже наш бухгалтер лично не получили ни копейки от наших действий.
– Я теперь хочу обратиться к письму Жанны Немцовой, дочери Бориса Немцова, которая написала вам, волонтерам, сразу же после гибели Ивана Скрипниченко. Вот она пишет, что "не писала раньше, потому что движение ваше всегда считала независимым и самостоятельным". Жанна подчеркивает, что "боялась, что вы воспримете это как попытку руководства вами, чего я совсем не хочу делать".
Да, кстати, действительно в этих ее словах есть большая доля правды, потому что наша небольшая группа не хочет, чтобы кто-то нами командовал – в том числе и среди нас. Мы не хотим, чтобы среди нас был какой-то лидер, и чтобы кто-то нас направлял извне.
– Тем не менее, кроме Жанны Немцовой, я что-то не слышу имен, которые бы высказывались не то чтобы в вашу поддержку, а высказывали хотя бы какое-то сочувствие. Я имею в виду либеральных политиков, например…
Наша группа независимых волонтеров, как я уже говорил, выходит на дежурства по будним дням, а "Солидарность" дежурит по выходным. Несмотря на то, что у нас свой график дежурств, у них – свой, в каких-то очень тяжелых ситуациях они нас выручают.