"Говорили: "Безнадежный". Как помочь бездомному, зависимому и потерявшему веру в себя – репортаж из Петербурга
Корреспондент Настоящего Времени в Санкт-Петербурге два месяца провел с "Социальным патрулем", который помогает бездомным: кому-то – пережить еще одну ночь, а кому-то – вернуться в общество. Герой этой истории – мужчина по имени Андрей, который оказался на улице, а теперь пытается справиться с зависимостью и начать жить.
На бульваре в центре Петербурга на скамейке сидят двое молодых мужчин. Между ними на лавочке – нарды. Один из мужчин поднимает двумя руками ко рту жестяную банку пива с пробитыми в ней отверстиями и, шумно сжимая, пьет. Это Андрей. Рядом с ним стоит перемотанный скотчем и бинтом костыль, под дырявым вязаным носком – гипс. Накануне Андрей согласился принять помощь "Социального патруля".
— Ну, привет, Андрюха, – говорит Георгий. В "Социальном патруле" он работает консультантом по химической зависимости. – Поедем?
— Куда? Вы вообще кто? – вмешивается парень с нардами, стараясь защитить Андрея. – Куда вы его отвезете?
— Мы социальные работники. Нам нужно наедине поговорить с Андреем, все обсудить, – объясняет Игорь, психолог "Социального патруля".
— Я их знаю. Все в порядке, – вмешивается Андрей.
— Ладно, – успокаивается парень. – Может, нужно что-то? Я хотел вынести немного вещей.
— Круто, давай!
Игорь подсаживается к новому знакомому:
— Сколько ты на улице: годы, месяцы? – считается, пояснит позже психолог, что у бездомных есть хорошие шансы вернуться в социум, если они пробыли на улице не более года.
— Недели три.
Игорь рассказывает Андрею: патруль может устроить его на ночлег, показать медикам, а потом – помочь попасть в реабилитационный центр с годовой программой.
— Вопрос в том, нужно ли тебе все это. Давай просто честно. Если не нужно и хочешь остаться здесь, ничего страшного, все понимаю.
— Я поеду, – соглашается Андрей. – Улица убила – в жизни не думал, что в таком окажусь!
Игорь звонит в "Ночлежку" – узнать, есть ли место в приюте на неделю, до заезда Андрея в реабилитационный центр фонда "Диакония". Койка находится. Пока Игорь выстраивает сложный маршрут ресоциализации: душ, санобработка, осмотр медиков, приют – случайный знакомый Андрея прибегает обратно с пакетом в руках. В нем вещи: теплый свитер, майка, спортивные штаны.
Когда нет сил попросить помочь
"Социальный патруль" – это два человека в переоборудованном "Ларгусе" (кузов машины переделан так, чтоб туда могла въехать инвалидная коляска), Игорь Антонов и Георгий Чалков. Они выезжают туда, где могут быть бездомные: в больницы, подъезды, под мосты. Иногда – по чьему-то призыву о помощи. Но чаще просто замечают человека на улице. В этом принципиальное отличие "Патруля" от любого низкопорогового проекта: в эти проекты люди приходят сами с хоть каким-то запросом – за ночлегом, бинтом или тарелкой супа. "Патруль" оказывается рядом, когда у человека нет сил даже попросить помочь.
"Часто нет даже готовности разговаривать с посторонними: замучали полиция, псевдоребцентры, трудовые дома. Чужой – априори враг. Наша задача – за минуты стать людьми, с которыми можно вести диалог. Мы – точка входа в систему помощи и часто первые представители другой, "домашней" части общества", – говорит Игорь.
В машине "Патруля" – чай, сигареты, "запарики" (лапша быстрого приготовления), упаковка пряников. "Мы в "Пятерочку" можем сбегать, бездомный – нет", – объясняет Игорь. Андрей выкуривает предложенную сигарету. Следующая точка – вещевой склад фонда "Диакония".
"А юноша все круто сделал, – вспоминает Игорь случайного знакомого Андрея, который принес для него пакет одежды, – на складе как раз не оказывается подходящих размеров. – Принести нарды из дома – помощь психологическая, а пиво представляло ценность для Андрея, он купил его ему по своему пониманию. От нас пытался его защитить: мы ведь могли быть коллекторами, работорговцами – кем угодно. Принес одежду. И как она нам пригодилась!"
Трудовые дома, стройка, улица
С вещевого склада едем в "Неравнодуш" – это тоже проект "Ночлежки", место, где могут помыться люди вне зависимости от социального статуса и наличия документов. Андрея по дороге начинает трясти. "Говори, если будет совсем плохо, хорошо?" – просит Игорь и угощает мужчину горячим чаем из термоса.
— Оказывается, он такой вкусный, – произносит Андрей.
— Наверно, лучше, чем "девятка"? – реагирует Георгий. Андрей улыбается.
— Без юмора никак, – комментирует Игорь. – Вопрос в его честности и корректности. У Андрея – период стресса, важно не грузить, не винить, а принимать.
Десять лет назад Андрей начал работать в Петербурге вахтовым методом – мастером в компании-поставщике интернет-услуг. Переехал к девушке, но "характерами не сошлись – пришлось разбежаться". Пожил у земляка. Комнату сразу не нашел – попал в рабочий дом.
"Тогда о них узнал, – рассказывает Андрей. – Говорят, это рабство. Есть центры: нашли человека – и на следующий день гонят его на работу, лишь бы рабочая единица вышла и за нее заплатили. А бездомного кинут: если уйдет – найдут других. Иногда держат. В других местах, наоборот, помогают документы восстановить. Среднедневная зарплата – 300-500 рублей, одежду рабочую выдают, кормят, есть крыша над головой, а в Питере только комнату снять на месяц – десятка в среднем. По деньгам сразу с улицы выбраться сложно, а такими объявлениями все столбы обклеены".
После конфликта и недоплат Андрей ушел из рабочего дома. Скитался, по ночам заходил в интернет-кафе, искал объявления в интернете, жил неофициальными заработками: "Зачем за тебя кому-то налоги платить". Полтора года назад уехал в Сочи "делать коттеджи". С началом пандемии работы свернули. Андрею пришлось ночевать в подъезде.
"Девчонка из ларька "Овощи-фрукты" подошла: "Ты нормальный пацан, чего ты тут сидишь?" Предложила поехать к матушкам, служительницам при приходе. После карантина они помогли найти работу – я поехал в Воронеж. В декабре вернулся на зиму в Питер к знакомому в рабочий дом".
Через полторы недели во время работы на стройке – устанавливали пожарную лестницу – Андрей поскользнулся на наледи и упал с высоты.
"Боли не было, но начал вставать – увидел: нога легла в сторону. Напарник дотащил до бытовки, я пролежал там часа полтора. "Скорую" не сразу вызвали: я работал неофициально, а на стройке комиссия в тот день была – все попрятались, чтобы кипиша не было. Денег в карманы напихали, а потом вывезли на одноколесной тачке для бетона за территорию".
После пяти дней на растяжке с множественными переломами Андрею сделали в больнице операцию: установили аппарат Илизарова. Выписали через неделю. Матушки нашли в интернете номер "Ночлежки". Позвонил, объяснил ситуацию. Там с соцпатрулем договорились, меня забрали из больницы".
Место Андрею нашли приюте "Мальтийской службы помощи" – одном из немногих мест, где человек, не имеющий возможности самостоятельно передвигаться, может получить уход. Этот приют – большая армейская палатка с двумя дровяными печами внутри. Весной там жили несколько десятков бездомных после ампутаций и травм.
Но через три месяца Андрей оказался на улице: его выселили за нарушение правил, которые обсуждаются с жильцами при заселении и исполнение которых строго контролируется. Одно из правил – запрет на употребление алкоголя и любых психоактивных веществ. Андрей употреблял корвалол, который попробовал еще в больнице по совету соседа по палате.
"Для спиц семь дыр просверлили в ноге. Боль, когда обезболивание отходит, адская – я выпил, уснул. В приюте медики давали обезболивающие, но они мало помогали. В день, когда аппарат снимали, укол сделали, но пока обратно в приют доехал, болеть начало. Зашел в аптеку, взял бутылочку. Что было дальше, не помню".
А дальше было отделение токсикологии больницы скорой помощи и улица.
"Справляться с желанием причинить добро"
Игорь говорит, что "не встречал людей, не пробовавших хотя бы на первых этапах нахождения на улице что-то исправить". Но кто-то не знал, куда обратиться, кто-то не доверял людям, кто-то, как Андрей, не мог передвигаться.
"Улица не ломает людей, а деформирует. Но точно не делает сильнее. Со временем система жизненных координат меняется, понятие нормы смещается. Поэтому нам так сложно найти общий язык с бездомными. Понимание нормы у "домашней" части общества не равно ее пониманию у "бездомной". Когда человеку с большим стажем жизни на улице мы пытаемся предложить помощь, нам нужно научиться говорить на одном языке. Для бездомных понимание проблем не соответствует нашему. Недавно был выезд: бездомный за мусорными баками, 20 лет на улице, гниющие ноги – треш трешовый в нашем понимании. Но его проблема – он хотел кушать. Мы пошли с Георгием, купили шаверму. Через несколько дней попробуем поговорить дальше".
Желание и согласие на получение помощи со стороны клиента (так обычно называют обращающихся за помощью в фонд) – это хоть и не гаранты успеха, но определенно стартовые точки в работе "Социального патруля".
"Мы не занимаемся эвакуацией бездомных из подъездов: не работаем в интересах третьих лиц. Но если люди искренне думают, что так пытаются помочь, то стараемся их привлечь к решению проблем бездомного, – рассказывает Игорь. – Зимой в минус 20 на улице в сугробе может сидеть человек. Если он откажется уезжать, он останется, даже если умрет. Конечно, мы не скажем: "Окей, чувак, оставайся, это твой выбор, мы поехали". Расскажем про приюты и пункты обогрева, оставим визитки и листовки, обсудим ситуацию с местными, чтобы нам позвонили, если человек созреет – но паровоз не сдвинется с места, пока человек не растопит огонь в котле. Случались ситуации бессилия – нашего, медиков "скорой", волонтеров. Но справляться с желанием причинить добро – это профессионализм, обратная сторона – насилие, не имеющее ничего общего помощью".
Игорь вспоминает, как в годы работы на "скорой" и позже видел в квартирах "комнаты с железными дверями для зависимых детей и родственников". "Но не помогало".
"В девяностые это было сплошь и рядом, – соглашается Георгий. – Поэтому есть гигантское недоверие. Среди бездомных словосочетание "реабилитационный центр" вызывает напряжение. Объясняем, проговариваем".
Эвакуация с улицы: почему бездомный не может все сделать сам
Возле "Неравнодуша" – очередь из трех человек. Игорь уговаривает стоящих на крыльце бездомных пропустить Андрея: нужно успеть на прием к врачам. Отдав Игорю все свое имущество – 180 рублей и пару зажигалок, – мужчина скрывается после обработки противопедикулезным раствором в душевой кабинке. А сотрудники "Социального патруля" объясняют, почему бездомный не может пройти этот путь сам, без их помощи.
"Может показаться: все можно сделать самому. Теоретически да. Если только знаешь, когда и куда ехать, массу деталей – правила госпитализации, например, в Городскую наркологическую больницу. Знает ли бездомный, что на прошлой неделе в один из дней санитарная обработка была закрыта? Что в ГНБ в определенные часы – максимальное количество свободных мест и намного выше шанс лечь в больницу?" – говорит Игорь.
В больнице бездомного тоже не ждут, продолжает психолог "Социального патруля": "В нашей реальности больницы – коммерческие предприятия. Через койки проходит определенное количество пациентов и средств. Человек становится топливом: не система существует для человека, а наоборот. Бездомные без полисов "машине" неинтересны: они не "горят", не дают денег, поэтому за ненадобностью их из системы вышвыривает. Это не хорошо и не плохо: таков механизм. Остается пытаться взломать систему: звонить в комитеты, составлять официальные запросы, искать "партизан" – лояльных докторов".
"Бездомному нужно пройти санобработку, сделать "флюшку" (флюорографию), когда денег может не быть даже на еду, – перечисляет Георгий. – Все необходимо сделать за один день – требования. Плюс передвижения по городу. По деньгам [на обращение в больницу, дезинфекцию и транспорт] необходимо около двух с половиной тысяч".
"Малая мобильность, на которой специализируется наш проект, может быть связана не только с инвалидностью, но и с психоэмоциональным состоянием, например при клинической депрессии, – добавляет Игорь. – Бездомному может быть сложно из-за апатии формулировать мысли, отстаивать свои интересы. Поэтому соцпатруль – не перевозка, а сервис социального сопровождения. Мы не говорим: "Тебя довезли – дальше сам". Часто мы и отцы, и братья, и друзья, если говорить непрофессионально".
Дрожащий от холода Андрей выходит, сотрудники патруля помогают ему одеться, дежурный заваривает чай. Возле машины Игорь и Андрей закуривают. Кажется, сейчас момент – немного "друзья", "если говорить непрофессионально".
— Ребят, а возле "Ночного приюта" есть какой-то магазинчик? – спрашивает Андрей.
— Какой магазинчик? – удивляется Игорь.
— Что-то фруктиков захотелось, – отвечает Андрей.
— Ты уже недавно напился фруктиков, – шутит Георгий. – Если серьезно: захочешь сходить – тебя держать не будут, подумай просто, чем все закончится.
— Сейчас выедем – ты как раз успеешь к ужину. Там хорошо кормят! – добавляет Игорь.
В припаркованном у входа в "Ночной приют" фургоне "Автобуса милосердия" Антон Романов, врач-хирург и волонтер "Благотворительной больницы", выдает Андрею несколько таблеток безрецептурных обезболивающих. После беглого осмотра гипса врач ставит тому диагноз: от ходьбы и сырости гипс развалился и ногу больше не фиксирует – нужен снимок и консультация ортопеда-травматолога. Документов у Андрея нет, экстренных показаний тоже – по "скорой" или в "травме" его не примут. Соцработники решают обратиться в "токсу" – отделение токсикологии, где, предположительно, остались паспорт и СНИЛС Андрея. Гипс срезают с рекомендацией не нагружать ногу.
Впереди – первая за несколько недель ночь в тепле и безопасности. Приют – модульное одноэтажное здание, где могут разместиться 40 человек. Постояльцы обустраивают временный дом и отдыхают: складывают куртки под голову, достают припасенные продукты, читают новости или слушают через проводные наушники радио. Женщины расчесываются.
— Отдыхай, Андрей, мы поехали! Дождись завтра!
"Не знаем, уйдет он ночью из приюта или нет"
"Мы будем рядом с Андреем на "маршруте", который будет долгим и растянется на несколько недель. А может и не завершиться. Не знаем: уйдет он ночью из приюта или нет", – говорит Игорь.
"В настоящем человек может не вспоминать прошлое на грязной скамейке в силу механизмов психологической защиты. Осознание своего состояния, приносящее боль, блокируется. Будущего тоже нет, – объясняет такие уходы подопечных Игорь. – Ты разучился мечтать, планировать. Отчасти поэтому появляется ощущение: все нормально. "Есть кроссовки, шнурки разные – ну и что: не такое видали. Я уже неделю трезвый", – это искреннее убеждение из-за сниженной способности к критическому мышлению. Человек решает: помощь больше не нужна".
"Первые дни в тепле непривычны: человек сталкивается с абстиненцией, голова начинает думать. Лезут мысли о месте и состоянии, в которых он находится. Это причиняет тяжелую душевную боль, – дополняет Георгий. – Зависимость – болезнь, с которой сложно справиться без комплексной помощи. Как с раком".
Что первично: зависимость или бездомность – вечный вопрос, говорит Игорь, но важно понимать, что даже во время реабилитации от зависимости бездомным сложнее, чем "домашним": "Это факт. Важны элементарные вещи – те же сигареты. В нарколожке на детоксе всем делают передачи, бездомным – нет. Помимо всего, у тебя ни чашки, ни чая, ни тапочек. Приходится еще и попрошайничать. Получается обратная тяга".
Не прервать реабилитацию на половине пути бездомным тоже сложнее – у них нет доступа к информации: "Бездомный вряд ли сам выяснит, как лечь в ГНБ, что делать дальше, на какую реабилитацию пойти. Многие вообще не знают про фонды и организации", – говорит Георгий. И есть еще одна проблема – даже в реабилитационном центре или больнице бездомный оказывается другим, сталкивается с презрением окружающих: "На реабилитациях, группах АН и АА ("Анонимных наркоманов" и "Анонимных алкоголиков") случается стигматизация со стороны других членов и воспитанников. Бездомные не чувствуют себя своими, испытывают страх непринятия".
"Не нам решать, кто заслуживает помощи"
Андрей не ушел и солнечным утром ждет соцпатруль у приюта: "Заснуть толком не получилось, но настроение получше".
Новый пункт назначения – "Прожарка". Свое сленговое название эта процедура дезинсекции человека и его вещей получила за характерный запах, надолго остающийся на одежде после ее термообработки в специальных печах.
Когда Игорь заканчивает оформлять документы и передает оплаченный фондом талон сотрудникам дезстанции, Андрей проходит в предбанник, где полностью раздевается, а вещи развешивает на кустарно сваренных стальных вешалках с крючками для обуви. Мужчине выдают белый временный халат, похожий на простыню с завязками.
— Зажигалки, карты – все пластиковое – убрать. Или расплавятся, или взорвутся, – суровым голосом командует Андрею работница дезстанции, а потом, узнав мужчину, обращается к Игорю. – Вы с ним, что ли, приехали? Он же у нас постоянный клиент. Недавно вот обрабатывали его. Андрей, кажется?
— Да, мы с ним.
— И оно вам надо? Это же бессмысленно и бесполезно: им нравится так жить, а сюда просто помыться ходят, – женщина уходит в другую комнату, чтобы подготовить раствор. – Ладно, иди сюда!
Сотрудница из металлической кружки поливает голову Андрею зеленой жидкостью. После этого он должен надеть шапочку и ждать 15 минут.
— Ох, холодно, – кутается Андрей в уже намокшую простынь.
— Ничего, скоро под теплым душем вдоволь постоишь, – подбадривает Игорь.
В душе Андрей стоит долго.
"Почему мы дали Андрею очередной шанс? А кто мы такие, чтобы решать, сколько шансов должно быть у человека? – рассуждает Игорь. – Если я буду говорить, что человек безнадежен, это будет проявлением моей профнепригодности. Тогда на хер этим заниматься, если не помогать, а вершить чьи-то судьбы? Аутрич – последняя черта, за которой у бездомного больше нет никого и ничего. Если мы оставляем человека на улице, он умирает. Так в России каждый год около двух тысяч уходит. Когда вижу в сквоте пятерых, знаю: из них четверо или все пятеро умрут. От нас требуются терпение и доверие, но мы не всем можем помочь. Кто-то просто не доживет до момента, когда он будет готов помощь принять".
"На человека похож", – говорит клиенту Георгий, когда все трое выходят на улицу. Перед поездкой в "Ночлежку" Андрей просит купить "за свои какую-нибудь сладкую шипучку". Игорь возвращается из круглосуточного магазина с двухлитровой бутылкой оранжевой апельсиновой газировки.
"Если я не буду сочувствовать, меня не будет на этой работе, – объясняет Игорь. – Сочувствие, прощение – мои рабочие инструменты, которые я берегу. Если стану черствым, скажу: "Друг, лимонад я тебе не куплю: он по проекту не положен" – на хер я тут нужен, если не почувствую необходимость в бутылке этого сраного лимонада для человека с бодунища после "бани"? Она ведь ему трындец как нужна".
"Что я, приеду и скажу: "Здравствуй, мама?"
В "Ночлежке" – это уже не временная ночевка, а приют, в котором можно остаться дольше, – Игорь зачитывает Андрею правила проживания. "Это отличный приют. Как гостиница. Есть даже телевизор, библиотека, днем не выгоняют. Соблюдение правил – твоя ответственность". Мужчина соглашается и подписывает документы. "Можно немного выдохнуть, – говорит Игорь на выходе из "Ночлежки", – продержится неделю и сможет поехать в "Пошитни".
"Пошитни" – это реабилитационный центр фонда "Диакония" в деревне с таким же названием в Псковской области. Туда Андрей в итоге попадет нескоро. В первую же ночь в "Ночлежке" у него до сорока поднимется температура: на костылях неудачно ударился рукой – началось воспаление, абсцесс. Мужчину увезут на "скорой". За время лечения он не уйдет из стационара, не нарушит режим и вернется обратно в приют. До полного выздоровления Андрей останется в Петербурге. Медики-волонтеры будут приходить к нему и делать перевязки. Паспорт и полис Андрея не найдутся в больнице, где он лежал до того, как оказаться на улице, – теперь документы нужно восстанавливать.
В "Ночлежке" людям дают не только кров, но и возможность отдохнуть от бездомности, адаптироваться к новым условиям жизни. В приюте Андрей раздобудет резиновый эспандер, небольшую красную гантель на два килограмма, будет разрабатывать руки, помогать поддерживать порядок во внутреннем дворе "Ночлежки". Несколько раз сходит на еженедельное собрание группы "Анонимных алкоголиков".
Внешне Андрей сильно изменился: немного поправился, побрился. Знакомый подстриг, а жительница приюта Ольга смастерила Андрею жилетку из куртки: "Рукава обрубила у куртки. Швейная машинка есть, а шить еще в школе научилась. Если уметь, это легко: руки помнят".
В конце мая рана на руке затянулась, и Андрей вместе с Георгием поехал на бесплатную реабилитацию в центр "Пошитни" – на "ребу", как называют центр воспитанники.
День здесь проходит согласно установленному расписанию: утром и вечером – правило (молитва), затем с перерывом на обед – послушания, групповые собрания и работа по 12-шаговой программе, консультации психолога. По выходным – просмотр фильмов и их обсуждение. Послушания включают в себя дежурства по кухне, строительство второго корпуса центра, возделывание огорода. Его прополкой и занимается Андрей: "Пока на другие работы не хватает здоровья".
"Я чувствовал: беда, – теперь Андрей готов поговорить о том, каково ему было на улице. – Если бы не нога, может, в рабочий дом пошел бы, но в таком состоянии ты не нужен никому. Встречаешь одного бродягу, другого: "Выпьешь?" По этой дорожке уходишь в запои и пьешь неделями, месяцами, годами. Сползаешь в яму".
У Андрея жива мама, но вернуться к ней "с улицы" он "даже не думал": "Я что, приеду и скажу: "Здравствуй, мама"?! Она пенсионерка, а мне под сорок, и такой красавчик с ногой ей еще на шею сядет? Созванивался, но, правда, обманывал ее: говорил, что все хорошо. Не хотел беспокоить и стыдно было. Потом правду рассказал, но она все знала: мама есть мама, чувствительная и по телефону все понимала".
"Мама с папой старались – я их не виню, – продолжает Андрей. – Сам виноват перед ними. Но растила нас улица: за машину поцепляться, подъезд на подъезд, двор на двор драться выйти – и спорт. Вначале было каратэ, но тренера посадили: был лидером группировки в девяностые. С ребятами ушли на бокс, но скоро у нас зал отобрали. Тогда ушли к бандитам. Так и росли. Раньше это было круто, интересно".
В 17 Андрей первый раз сел. Потом – в 18. Судимостей было много. "Отец умер за два дня до освобождения. На похороны не успел: его утром закопали, я только вечером приехал. Дурак был. Учиться нужно было. Но время было другое".
В 2010 году у Андрея родился сын. Он говорит, что с тех пор "отошел от всего" – имея в виду криминал.
"Хочу его увидеть, но не когда я в таком виде. Приведу себя в порядок. Георгий обещал устроить на работу, когда приеду в ЦСА на второй этап реабилитации. Я разные слова в свой адрес слышал после всего. Говорили: "Безнадежный". Все ли мы без грехов? Нельзя крест ставить. Знаю: после всех моих танцев доверия ко мне мало, но мы договорились, что пройду реабилитацию. Нужно значит нужно. Мне ведь повезло: дошел пешком именно до той лавочки, меня заметил парень из ЦСА, приехал Георгий, поговорили. Он купил воды, рулет, пачку сигарет. Сказал быть на том же месте. Без помощи даже не знаю, что было бы".
Андрей возвращается к прополке. Впереди – две 30-метровые грядки чеснока и, может быть, новая жизнь.
Читайте далее
"Эта закладка спасет жизнь". Жительница Петербурга чуть не умерла от передозировки и занялась анонимной помощью наркозависимым
"Не должно быть голодно, холодно и больно". Как врачи-волонтеры помогли бездомным пережить зиму на улицах Петербурга
В России принимают новый закон о людях без гражданства: зачем он нужен и кому сможет помочь
Мы – телеканал "Настоящее Время". Мы делаем яркие видео, рассказываем о важных новостях и злободневных темах, готовим интересные репортажи и передачи – смотрите нас на спутнике, в кабельных сетях и в интернете. Каждый день мы присылаем дайджест всего, что нужно знать, одним письмом, а также превращаем цифры в понятные истории.
© 2021 Настоящее Время. Все права защищены
