В минувшие выходные в Нью-Дели в Индии прошел саммит G20 – возможно, самое крупное политическое мероприятие года с участием президентов и премьеров, в том числе президента США Джо Байдена, премьера Великобритании Сунака и других мировых лидеров (Владимир Путин не приехал из-за опасений ареста по санкции Международного уголовного суда).
По итогам саммита G20 мировые лидеры сделали заявление, которое среди прочего касалось войны в Украине. Однако в украинском МИДе обратили внимание на то, что в документе вообще не оказалось таких слов, как "российская агрессия в отношении Украины", а вместо формулировки "война России против Украины" была использована формулировка "война в Украине", которая выводит Россию за рамки этого конфликта. Пресс-секретарь МИД Олег Николенко написал в соцсетях, что участники саммита в итоговом документе должны были прямо осудить российскую агрессию.
На то, что в тексте декларации нет прямого осуждения агрессии Москвы, обратила внимание и западная пресса. Газета The New York Times пишет, что это связано с позицией Китая, который отказался поддержать прямое осуждение российского вторжения. По данным издания, США и страны ЕС при этом были против формулировки "война в Украине", потому что она подразумевает равную ответственность сторон.
Почему страны – мировые лидеры открыто не осудили российскую агрессию против Украины и есть ли среди них раскол – в эфире Настоящего Времени рассказал украинский политолог, глава Центра политических исследований "Доктрина" Ярослав Божко.
– Как вы считаете, итоговая декларация G20 – это дипломатическая победа России?
– Нет, это довольно ожидаемый документ. Сам формат G20, к сожалению, предполагает очень широкий консенсус, в первую очередь между лидерами первого мира (самыми модернизированными и богатыми странами мира) и третьего мира (развивающимися странами). И как мы видим сейчас, внутренние противоречия между ними много лет уже обострены. Соответственно, такая консенсусная форма, которая устроила бы Украину, для многих стран третьего мира, к сожалению, не является сейчас доступной опцией в силу их сотрудничества с Россией, их завязанности на какие-то российские запчасти, потоки, детали и сырье.
Во вторую очередь, конечно же, не все страны третьего мира хотели бы настолько четкой солидаризации с западным миром. Украина для них регулярно предстает как некий образец конфликта между Россией и западным миром. В какой-то мере они воспринимают это в слишком западно-центричной парадигме, понимая наше государство просто как производную определенного западного влияния в мире – не более.
– Американская газета The New York Times пишет, что итоговая декларация G20, которая была опубликована в субботу, углубила этот раскол. Вы согласны с этим?
– Не столько декларация, сколько само проведение саммита в Нью-Дели привело к тому, что Китай и многие государства, связанные с Китаем, начали критиковать. Расколы существуют не из-за коммюнике, не из-за каких-то там деклараций, а в первую очередь по причине того, что у сторон разные интересы, и они набирают силу.
Противоречия между Китаем и США в подготовке саммита G20 достигли пика, которого раньше мы не видели в таком дипломатическом формате. Поэтому я более чем уверен, что никакого прямого отношения к эскалации это не имело. Это всего лишь было местом, где эти противоречия между странами проявились. И они никуда не денутся через полгода после саммита и позже.
– То, что в Нью-Дели не было Владимира Зеленского, – это дипломатический проигрыш Украины?
– Нет, потому что, опять же, результаты таких мероприятий для Украины были довольно ожидаемы. Для нас было важно, чтобы наши союзники, стабильные партнеры – Британия, Соединенные Штаты, Франция, в какой-то мере даже Япония – могли там отстоять нашу точку зрения, наше видение в деталях. И очень многое из того, что выдвигали эти западные делегации, имело прямое отношение к нашим национальным интересам. Я считаю, что здесь выступление Зеленского – это не такой уж необходимый атрибут.
Кроме того, саммит G20 в нынешней ситуации – это больше про восточный мир, про его специфику, проблемы, аспекты. И здесь не столько стоит проблема в убеждении или информировании других стран – мир уже прошел этап, когда нужно было формировать какое-то мнение. Сейчас нам просто нужно делать все, чтобы украинская тема не сошла с повестки.
– Вы говорите, что G20 – это про восточный мир. Но там все-таки не было ни лидера Китая, ни лидера России. Хотя Индия не ратифицировала Римский статут и для Владимира Путина вроде как не было угрозы. Почему же все-таки ни Си Цзиньпин, ни Путин не приехали?
– Это чистая геополитика. Во-первых, Китай очень болезненно осознает интересы и присутствие рядом Индии, которая является куда большим стратегическим конкурентом КНР в регионе, чем кто бы то ни было. Да, с Соединенными Штатами есть глубокие противоречия, риск Третьей мировой, но Индия имеет такой колоссальный демографический, экономический потенциал и находится в таком регионе, что те предприятия, которые бегут из Китая, бегут, скорее всего, в Индию в силу того, что она предоставляет какие-то конкурентные возможности из-за дешевой рабочей силы.
Мы видим, как много начали США вкладывать в Индию, помогать ей и укреплять двусторонние отношения. Поэтому, как мне кажется, это уже история соперничества в Азии, и Россия, понятно, была вынуждена находиться на стороне Китая. Россия не представляла, чтобы она могла оказаться между Индией и Китаем – Россия только с Китаем, исключительно с Китаем. И ей в нынешнем положении было важно это еще раз подчеркнуть.
– В прошлом году в итоговой декларации G20 было словосочетание "российская агрессия", а в этом году формулировки мягче. Что изменилось за год?
– Мне кажется, стороны могут находиться в иллюзии возможности какого-то дипломатического компромисса. И вместо проактивной политики по наказанию агрессора хотят делать иногда такие дипломатические шаги, дескать, "мы вуалируем, чтобы стороны могли договориться и воспринимать нас как посредников, заинтересованных в диалоге". Такая международная хитрость. Но я бы не сказал, что она сработает в этот раз.
