Настоящее Время: Лев Семенович, вы один из постоянных авторов на сайте Грани.ру. Продолжается ли у вас сейчас сотрудничество и как себя чувствует редакция после блокировок?

Лев Рубинштейн: К величайшему сожалению, я из "Граней" ушел по простой причине – 10 лет это много. Я решил чего-то другое попробовать. Но конечно, я со своими коллегами, теперь уж бывшими, продолжаю дружить и всячески общаться. И "Грани" я читаю. Чувствуют они себя, как чувствуют люди в ситуации блокировки. Но не сдаются. Блокировка же незаконна, это же всем очевидно, и "Грани" выходят. Вообще блокировки каких-то электронных сайтов – это дело безумное. Кто хочет - всегда прочтет.

НВ: Своими стихами на карточках вы стали эдаким предчувствием современной немногословности социальных сетей. Но сейчас в основном вы публикуете публицистику. С чем это связано?

Л.Р.: Я ее все-таки называю эссеистикой. Может быть это слишком пышно.

НВ: Вам стало тесно в стихотворных, карточных рамках?

Л.Р.: Нет, в какой-то момент, в 96 году, вот так биографически случилось, что меня позвали работать в бумажное издание журнала "Итоги". Может быть, кто постарше, помнят: эти "Итоги" были, не побоюсь этого слова, культовым изданием. И, собственно, возник новый жанр. Это так бывает.

НВ: Вы, если можно так сказать, "поэт брежневской эпохи", "эпохи застоя". Как вы оцениваете нынешнюю эпоху, "эпоху стабильности"?

Л.Р.: Сейчас как раз эпоха такой стабильной качки. Когда вот так, я только могу руками показать, как. Я человек уже не очень юный, Я как привык жить, так и живу. Меня это, конечно, все волнует, но не настолько, чтобы изменить внутреннюю структуру своего существования.

Я все время сравниваю. Вот сейчас такое время, когда все время приходится сравнивать. Годы моей юности – с нынешними временами. Много похожего, много совсем непохожего, но все больше и чаще приходится заниматься этими сопоставлениями.

Я всегда говорю что, поскольку в истории ничто и никогда не повторяется буквально, то все, что сейчас происходит, это не повторение, это рифма. Созвучие так сказать. Потому что рифмующиеся слова – это разные слова. Они созвучны. Ну, и много другого совершенно. Все-таки была эпоха такого длящегося и угасающего модернизма, то сейчас победил постмодерн. Который в официальной такой риторике относительно недавно получил название "гибридность".

Сейчас все гибридное – гибридные войны, гибридная идеология, где все в одну кучу свалено. Для человека вроде меня, привыкшего к какому-то структурированному пониманию происходящего, это очень мучительно. Потому что все время не понимаешь, что происходит. И ничуть не утешает меня, что те, кто это все устраивают, тоже не понимают, что происходит и зачем они что делают. Абсолютное ощущение, что нет никакого ясного целеполагания.

НВ: Нет ощущения, что "страна встает с колен"?

Л.Р.: Ой, да ладно. Она встает с колен на телеэкранах, в основном. Люди просто живут своей жизнью.

НВ: Конфликт на востоке Украины, российское участие в сирийском конфликте. Все равно же это меняет ситуацию, восприятие внутри России и России, как таковой, снаружи, из-за границы. Например, катастрофа Боинга МН-17, как изменила, на ваш взгляд, отношение россиян к восточно-украинскому конфликту?

Л.Р.: Я сразу скажу, что я лично не верю ни в какие 86 или сколько там процентов. Но таких россиян много, привыкших верить каждому слову телевизора. И даже не верить, а не впускать в себя какую-то негативную информацию. Это такая психологическая или даже психическая защита.

Просто людям очень трудно ощутить собственную ответственность за происходящее. Поэтому они одобряют. Одобряют не очень сильно задумавшись, никто не сможет сформулировать, почему они это одобряют. Они только скажут "а чо?" - вот такое одобрение.

НВ: А есть ощущение того, что ответственность несут россияне за то, что происходит?

Л.Р.: Я про россиян, понимаете, не уполномочен ничего говорить. Я чувствую свою ответственность. Мои друзья близкие тоже чувствуют свою ответственность и это, в каком-то смысле, новое ощущение. Потому что в годы СССР я ни малейшей не чувствовал ни за что ответственности. Потому что я при том режиме родился и вырос, и приучил себя не иметь к нему никакого отношения. Были "мы" и "они" и это было всегда.

Был короткий период в моей биографии, скажем, несколько лет в начале 90-х годов, когда я мог без всяких кавычек и без всяких оглядок говорить, что вот это – моя страна. Мне уже было за 40, и это было новое ощущение, непривычное. А сейчас это опять вроде получается – не моя. То есть страна-то моя, государство не мое. Между прочим, очень многие не понимают разницы. Вот когда говорят "Направлено против России" - что это значит? Это значит - направленно против российского начальства всего лишь.

НВ: Вы в России активно занимаетесь, скажем так, правозащитной или оппозиционной деятельностью.

Л.Р.: Не думаю. Мне это как-то приписывается, я не очень активно этим занимаюсь, я просто привык делать и говорить то, что думаю, что считаю правильным. Правозащитной деятельностью я, разумеется, не занимаюсь, правозащитная деятельность - это вообще профессия. Это такая серьезная, настоящая профессия. Я бесконечно уважаю тех, кто занимается правозащитной деятельностью.

Вообще, мне кажется, что в России на сегодняшний день есть два очень важных типа гражданской деятельности. Первая – это упомянутая вами правозащита, вторая – это благотворительность. И меня радует, что очень много людей в России, как это не покажется странным, вовлечены в этот процесс. Это совсем молодые люди, которые собирают какие-то деньги и вещи для пострадавших от наводнений, или собирают средства больным детям, или едут на лесные пожары. Их много.

И потом сейчас стало размываться понятие правозащитник, потому что появились так называемые "правозащитники при власти". Они правозащитники, но они защищают права власти, в основном. Или иногда что-то робко такое.... Там даже есть среди них и как бы даже приличные люди, но они связаны по рукам и ногам.

НВ: Многие из тех, кто думают и говорят так же, как вы, за последнее время уехали из страны. Как вы считаете – возможна какая-то общественная, политическая деятельность из-за границы?

Л.Р.: Политическая деятельность из-за границы? Ну, возможна. Но она всегда уязвима, если мы имеем в виду под политической деятельностью чьи-либо электоральные амбиции. А, собственно, что еще политика? Политика – это, вообще-то говоря, легальная борьба за власть, больше ничего.

НВ: Как вы себя чувствуете внутри России?

Л.Р.: Да нормально я себя чувствую. Ну, слава богу, я живу в огромном городе, в окружении милых моему сердцу людей. То, что я читаю всякие мерзости и гадости, так бы я себя чувствовал и вне России, потому что я все равно это читаю и мне это все равно интересует и волнует. Более того, я скажу, что по какому-то моему опыту, происходящее со стороны всегда выглядит хуже, чем когда ты внутри находишься. Ну, потому что, ну, да, гадость какая-то кругом, гадость и мерзость. Но ты выходишь на улицу, а люди там гуляют, улыбаются, а женщины едут с колясками, а молодежь сидит в кафе. Люди живут. Просто живут.

Люди в моем окружении, люди, с кем я с удовольствием общаюсь, они такие же, как были разумеется. Может быть, более нервные. Ну, потому что вот такая жизнь у нас теперь. Как говорится – "Ни дня без строчки". Но как-то чуть-чуть это стало уже. То ли принюхались, то ли как-то вот это отпустило, но, скажем, позапрошлым летом я просто помню, что уже было просыпаться страшно. Потому что что-нибудь включишь, а там что-нибудь новенькое - где-то разбомбили что-то, куда-то полезли. Тут вежливые люди, там вежливые люди. Какая-то была экспансия этой вежливости совершенно немыслимая.

НВ: Ну, кстати, многие приезжающие из России говорят, что россияне стали, действительно, вежливее в быту, в обиходе.

Л.Р.: Это само собой, в буквальном смысле. Я говорю про тех вежливых людей, которые обеспечивали волеизъявление крымчан.

НВ: Как человек, пропускающий действительность сквозь себя, как в быту россияне изменились за все это время, с эпохи застоя?

Л.Р.: Ну, изменились просто неузнаваемым образом, поколение новое выросло и это новое поколение у меня очень двойственное вызывает такое, амбивалентное ощущение. С одной стороны это поклонение может лучше, потому что оно больше приспособлено, подключено, так сказать, к миру. Больше путешествует, они там где-то учатся.

Кстати, частично в этом поколении появилась мода на образование, на просвещение. Это даже можно отследить в интернете – появилось много сайтов образовательных, просвещенческих. Происходит это параллельным курсом с невероятным нарастанием мракобесия. Это совершенно параллельный процесс.

А с другой стороны, эта молодежь, не то чтобы даже верит тому, что им там говорят. Им хочется в это верить. Это не цветущий вот такой патриотизм, который чреват такими яркими фашистскими режимами первой половины ХХ века. Это скорее, такая бездумность просто. Она иногда принимает агрессивные черты, но нечасто. Вот таких вот яростных георгиевских этих самых людей, их вообще-то не так много – они просто очень заметны.

НВ: Вы сказали, что вы ушли с сайта Грани.ру, где вас теперь найти?

Л.Р.: Я теперь регулярно пишу на другом сайте, куда меня позвали, он называется InLiberty.ru. Это такой проект очень интересный, он тоже образовательным вообще считается, но там есть также и сайт, где я просто пишу свои эссе и колонки уже два месяца.

Настоящее Время