12 сентября 1974 года в результате военного переворота, осуществленного группой офицеров-марксистов, был свергнут последний император Эфиопии Хайле Селассие I, один из самых известных монархов XX века, самодержавно правивший своей страной 44 года и считавший себя потомком легендарных царя Соломона и царицы Савской.

Его полный титул звучал как "Царь Царей, Властитель Господ, Лев Иудейский, Избранный Богом и Светом Мира", само же имя "Хайле Селассие" означало "Сила Троицы". ​Хайле Селассие был императором одного из древнейших христианских государств планеты и практически единственной страны "Черной Африки", никогда, за исключением короткого периода перед и во время Второй мировой войны (когда Эфиопия на несколько лет была захвачена фашистской Италией), не только не являвшейся колонией ни одной европейской державы, но и поддерживавшей с Европой и всем миром равноправные отношения. За время своего правления он успел лично познакомиться почти со всеми выдающимися политиками эпохи, со многими учеными, писателями и общественными и религиозными деятелями, чьи имена до сих пор формируют наши представления о развитии мира в середине XX века.

​До сих пор покойный император Эфиопии почитается во всем мире растаманами – как воплощение их бога Джа на земле. Само название этого религиозного движения, "растафарианство", происходит от его титула и имени до коронации, "Рас (то есть верховный феодал, князь) Тэфери Мэконнын".

Хайле Селассие I, несколько раз лично водивший (хотя чаще безуспешно) своих почти необученных солдат в бой против итальянских фашистов, применивших в этой войне не только авиацию и танки, но и химическое оружие, стал символом борьбы Эфиопии против оккупантов. Независимость страны восстановилась при помощи британских войск в 1941 году, а император был награжден многими высшими орденами стран-победительниц во Второй мировой войне. В 1963 году во многом по его инициативе была создана Организация африканского единства (ныне – Африканский союз).

Вместе с тем к моменту свержения император, как на Западе, так и в странах социалистического мира, считался совершенно одиозным и кровавым деспотом, силой подавлявшим любое инакомыслие: например, официальное рабство в Эфиопии было отменено лишь в 1951 году. Первую в истории Эфиопии конституцию Хайле Селассие даровал своим подданным в 1931 году – и она во многом была списана с японской Конституции Мэйдзи 1890 года. Сотни тысяч людей в годы его правления умерли от голода (несмотря на помощь от США, СССР и Всемирного банка на общую сумму, с 1950 по 1970 годы, в 600 миллионов долларов, колоссальная сумма по меркам тех лет), что тщательно скрывалось властями от внешнего мира, были казнены или погибли во внутренних и внешних военных конфликтах, в первую очередь в Эритрее, присоединенной к Эфиопии после Второй мировой.

При этом Хайле Селассие всегда оставался одним из самых богатых людей планеты, владевшим золотыми приисками, корпорациями, предприятиями и недвижимостью в странах от Индии до Бразилии.

Вскоре после переворота император умер, по самой распространенной версии – был задушен в заключении, а тело его спрятали в уборной под полом в солдатских казармах.

После смерти Хайле Селассие I Эфиопия вступила на "социалистический путь развития" и стала ближайшим союзником СССР в Африке, в течение многих лет получавшим от Москвы колоссальную финансовую, материальную и военную помощь, а в стране начался "красный террор" и появилась масса советских и кубинских военнослужащих и гражданских специалистов. С 1974 года бедственное положение Эфиопии, на десятилетия оказавшейся под властью безжалостных леворадикальных революционеров во главе с Менгисту Хайле Мариамом и его последователями, лишь ухудшалось, и она еще глубже погрузилась в пучину голода, непрерывных внешних и внутренних военных конфликтов и тотальной нищеты.

В 2000 году найденные останки последнего императора Эфиопии торжественно перезахоронили в главном соборе Аддис-Абебы.

О покойном Хайле Селассие I вспоминает бывший советский инженер-нефтяник Григорий Липкин, работавший во второй половине 60-х годы XX века в Эфиопии на отладке оборудования нефтеперерабатывающего завода. Ему довелось лично, хоть и очень коротко, пообщаться с императором:

– Это было в 1967 году в городе Асэб на Красном море. Тогда это была Эфиопия, сегодня это Эритрея. Когда завод был достроен, на его торжественное открытие приехал император Эфиопии Хайле Селассие I. Когда он пришел на один из объектов, который я пускал, я его там встретил. Мы с ним поздоровались – причем Хайле Селассие здоровался так, как будто все остальные нам мешают: "Сейчас, мол, они уйдут и, наконец, мы с тобой посидим и поговорим!" Мы прошли с ним метров 100-150 по объекту. Он общался на амхарском языке с моим эфиопским напарником. После этого был царский прием-обед. Но это уже не было общением с монархом, это было общение с элитой. С ним была его внучка, тогда ей было, наверное, лет 10-11, милая девочка. У него был еще внук – адмирал эфиопского флота, которому было, наверное, лет 25, не больше, а думаю, что и меньше. Он как-то неожиданно появился на моем объекте. Я даже подошел к нему и спросил: что вы тут делаете? Мы с ним потом немножко поговорили. Общение шло на английском.

– Хайле Селассие вел себя как монарх европейского типа? Или все-таки вы чувствовали, что народ его обожествляет, что имеется какое-то к нему совершенно особое отношение?

– Он был "наш" монарх. А вот его окружение – негодяи. Примерно так, как и в России это бывало. Это я мог тоже наблюдать, потому что видел его окружение – это были члены парламента, которых, по-моему, он сам и назначал. Аристократы, которые владели большими земельными участками, не производившие впечатления самых умных людей на свете. Они больше мне тогда напоминали советский Верховный Совет! Ну, туповатые, прямо скажем, люди... Они могли раздражать. Была сцена, когда во время обеда (это было на полуоткрытой местности) к императору пытался прорваться какой-то человек, видимо, с прошением. Но охрана быстренько с ним справилась и, помню, прикладами его куда-то там загнала... Но я так думаю, что в народе было обожествление его личности. Наверное, это правильное слово. Добраться до него было очень трудно. Кроме всего прочего, он же герой! Он же "победил" итальянцев в противостоянии. Эритрея до Второй мировой была итальянской колонией. Потом оттуда итальянцы захватили всю Эфиопию, пытались, во всяком случае, это сделать, и он возглавил сопротивление итальянской агрессии. Тем самым стал героем нации, а не просто императором.

– Он продолжал опираться на своих соратников, тех, вместе с кем он воевал?

– Этого я точно не могу сказать. Я помню, какие-то люди были рядом с ним, например, "полицай-президента". У Хайле Селассие была вечно какая-то любимая маленькая собачка. Так она все время висела на брючинах этого "полицай-президента"! Уж не знаю, насколько это был человек, на которого он "опирался"... Смешной момент, который мне запомнился.

– Для вас как для иностранца создавались какие-то особые условия, когда вы жили в Эфиопии?

– Смотря что считать особыми условиями. Мы были советскими людьми, и любое "условие за границей" было уже для нас "особым". Город Асэб тогда был очень маленький. Улицы были не асфальтированы. Их асфальтировали только после того, как мы построили нефтеперерабатывающий завод, и то это было через несколько лет. Я не знаю даже, сколько там было населения, но очень немного. Правда, это портовый город. Туда заходили достаточно крупные суда – китайские, американские, советские. Специально для советских специалистов (а там было достаточно много народа, потому что советскими силами проводился монтаж, строительство этого завода, потом мы приехали пускать его) там была построена гостиница. Но гостиница – не в таком прямом американо-европейском смысле этого слова, а этакое легкое строение, с множеством открытых площадок. Было достаточно комфортабельно.

– Вы находились в Эфиопии в 1967 году. Прошло 7 лет, и режим императора Хайле Селассие I был свергнут. Когда вы были там, закрадывались мысли, что режим неустойчив?

– Таких мыслей напрямую не было, но брожение умов я отчасти мог наблюдать. Например, операторы, которые работали у меня, прошли подготовку, по-моему, в Капотне в Москве, они немного говорили по-русски и по-английски. Нужно сказать, что оператор нефтеперерабатывающего завода – это и по советским понятиям была рабочая аристократия, а в Эфиопии – это уже просто часть интеллектуальной элиты… Так вот, эти молодые ребята читали журналы и иногда вдруг задавали мне вопросы: а какой строй был бы лучше для Эфиопии? Потому что что-то тут не так... То ли как в Америке, то ли как в СССР? Я, как советский человек, пытался уйти от этих вопросов.

– Какой-то дух диссидентства вы чувствовали уже тогда?

– Да, это, несомненно, было. Я думаю, что потом очень хорошо этим воспользовался СССР. Ведь советское влияние нарастало в Эфиопии непрерывно. Эфиопия ведь тогда, с Эритреей, была наполовину мусульманская, а наполовину христианская, а именно – православная страна. Особые отношения Эфиопии с Россией существовали всегда. Например, с незапамятных времен в Аддис-Абебе функционирует российский, потом советский, сейчас, наверное, опять российский, госпиталь, имени Деджазмач Балча, эфиопского героя. Там много было всяких советских "учреждений". Думаю, что это было все не зря, конечно.

– Вы считаете, что Советский Союз ставил целью свержение этого режима?

– У меня в этом сомнений нет. Но это уже, конечно, последующий анализ. Тогда, когда я работал там на нефтеперерабатывающем заводе, меня больше интересовали задвижки и краны, – рассказывает бывший советский инженер-нефтяник Григорий Липкин.